В Берлине я узнал, что значительное количество делегатов проехало
по нашим явкам в Лондон, но часть делегатов вместо Лондона направилась в
Женеву. Меньшевики по дороге перехватывали делегатов и рекомендовали им
предварительно заезжать в Женеву для того, чтобы «лучше ориентироваться» в
спорных вопросах. Но соблазнить им удалось очень немногих, главным образом уже
заядлых меньшевиков. В Лондоне я направился в уже знакомую мне по второму
съезду квартиру Алексеева, эмигранта-большевика, уже давно живущего там. В двух
маленьких комнатках его квартиры было настоящее столпотворение вавилонское.
Часть делегатов тут же на полу устроилась до приискания квартиры со всем своим
багажом. Все наперебой рассказывали о своих дорожных приключениях. Среди
делегатов ходил Ильич. Внимательно всматривался в каждое новое лицо,
расспрашивал, знакомился, как бы впитывал в себя всё то, что делегаты привезли
с собой с местной работы. Большинство делегатов впервые попало за границу. Они
действительно были настоящими представителями с мест.
Когда я показался в «Алексеевском вертепе» (так прозвали мы
эту квартиру), Ильич отозвал меня в сторону и заставил подробно рассказать все
впечатления о поездке и в свою очередь рассказал про последние переговоры с
меньшевистским Советом, которые сейчас ведутся в Женеве Красиным и Любимовым.
Ильич не рассчитывал, что переговоры эти приведут к благоприятному результату.
Очевидно было, что меньшевики ни на какие переговоры не пойдут, они хотят
сорвать съезд. По имеющимся сведениям, приехали уже за границу почти все
делегаты, имеющие право на решающий голос. Из них только несколько человек им
удалось сманить в Женеву. Из наличных большинство как будто бы твёрдые ребята,
только двое немного колеблются, не вполне ещё определились. Надо с ними
специально подзаняться.
Меня очень интересовало мнение Ильича, можно ли вполне
довериться цекистам Красину и Любимову, не удастся ли опять Плеханову
переубедить их. Ильич ответил, что как будто опасаться этого сейчас не
приходится, уж очень они обозлены поведением меньшевиков, но, во всяком случае,
надо быть начеку, и не мешает в прениях по докладу ЦК дать им хорошую трёпку.
Несколько дней мы провели в ожидании приезда из Женевы
цекистов. Тем временем все делегаты знакомились с заграничной литературой,
обсуждали отдельные вопросы порядка дня. Создалась хорошая, чисто товарищеская
атмосфера. По вечерам собирались в немецком кабачке, который мы полюбили ещё со
II съезда. Там в подвале частенько за кружкой пива велась самая
непринуждённая товарищеская беседа, не раз пели мы хором русские песни и
слушали хорошее пение Гусева. Те товарищи, которые впервые познакомились с Ильичом,
прямо влюбились в него. Как часто слышались возгласы после задушевной беседы: «Да,
с таким вождём не пропадём, он сумеет сколотить партию». Надежда Константиновна
тоже брала всех на исповедь, старалась выжать всякие адреса, устанавливала с
каждым личный шифр и личную связь. В свободное время знакомились с городом.
Ильич показывал делегатам наиболее интересные места. Он был отменным гидом,
очень хорошо знал Лондон.
Наконец, приехали Красин и Любимов. Зато два сомнительных
делегата, на которых указывал Ильич, вдруг заявили, что, так как Совет партии
против съезда, они считают нужным уехать со съезда, и отправились в Женеву.
Оказалось, что меньшевики нарочно подослали их к нам, чтобы изнутри разложить
съезд. Один из них — делегат Смоленской организации — вёл себя, как настоящий
лазутчик во враждебном лагере. Притворялся большевиком и в то же время проявлял
всюду скептическое отношение к правомерности съезда. Увидев, что ничего
поделать не могут, они вдруг уехали. Оба после оказались на женевской
меньшевистской конференции.
Я не буду останавливаться на работе нашего съезда, о нём уже
в достаточной степени писалось. Я только хотел отметить, что именно в ходе
работы этого съезда происходила окончательная закалка большевистской идеологии.
И что самое важное, эта закалка создавалась действительно коллективным путём. Пожалуй,
III съезд наш был одним из наиболее активных съездов. Каждый делегат
высказывался чуть ли не по всем вопросам. Ещё недавно меньшевики глумились над
нами, что большевики — это стадо «безмолвных баранов», которые слепо идут за
Лениным, единственным своим вождём. На III съезде уже ясно наметилась
сильная группа теоретиков и не менее сильная группа практиков, которые на деле
показали, что они могут руководить движением.
Приходится страшно жалеть, что на съезде не было
стенографисток. Сколько чрезвычайно важных речей Ильича совершенно пропало
из-за этого. Протоколы велись следующим образом. Ежедневно двое делегатов
съезда по очереди должны были протоколировать прения. Каждый выступающий оратор
должен был представлять в секретариат подробный конспект произнесённой им речи.
Ленин на съезде вёл всю громадную работу не только на официальных заседаниях,
но и во всех комиссиях, в частных совещаниях с отдельными делегатами, наконец,
в беседах. Протоколистам приходилось по нескольку раз напоминать ему о необходимости
сдать конспект своей речи. Засесть вплотную за конспект Ильичу никогда не
удавалось, он обычно на лету записывал несколько важнейших высказанных им
положений. С каким затаённым вниманием слушали мы, делегаты съезда, его
блестящие, иногда двухчасовые речи, а изложены они сухо, на двух-трёх
страничках.
Когда съезд закончился, делегаты разъезжались с сознанием,
что мы действительно теперь имеем партию, имеем руководящий центр, который даст
нам возможность не на словах, а на деле руководить нашей развёртывающейся
революцией. Когда выбирался наш ЦК, к каждой кандидатуре относились более чем
осторожно. Все они тщательно и всесторонне взвешивались.
Группа товарищей выдвинула кандидатуру Землячки и мою. Я
решительно высказывался против нас обоих. Я говорил:
— Мы можем быть хорошими агентами, но в вожди мы не годимся.
Ильич шутя заявил мне:
— Да, действительно, нет в вас ничего генеральского, а это
необходимо для члена ЦК.
Съезд закончился, мы разъехались по местам. Я опять получил
задание от ЦК в качестве его агента объехать комитеты с извещением о съезде.
Попутно я должен был сделать доклад о работах съезда и о нашем оформившемся
расколе в ряде заграничных городов. Помнится, мне пришлось в шестнадцати
заграничных городах делать один и тот же доклад. Это была скучнейшая штука, от
которой я старался отделаться как можно скорее. Обычно я приезжал утром в
какой-нибудь город, делал доклад, заранее предупредив о собрании, и в ту же
ночь уезжал дальше. Последний мой доклад был в Мюнхене. Я торопился как можно
скорей попасть в Россию и сейчас же, как только кончил с заграничным турне,
выехал через австрийскую границу. На этот раз при переходе границы пришлось
довольно туго. Несколько раз попадали под обстрел. Пришлось проползать мимо
постов. Но в конце концов всё сошло благополучно, и я попал на Волочисск, а
оттуда — в Киев.
Комментариев нет:
Отправить комментарий