Первой атакой со стороны большевиков после «Шагов» Ленина
была брошюрка «Наши недоразумения» Галёрки и Рядового, т. е. Ольминского и
Богданова. Книжка эта вышла, должно быть, в сентябре 1904 г. Мы хотели её
выпустить как партийное издание ещё в то время, когда аппарат был в наших
руках. Носков от имени ЦК конфисковал в партийной типографии обложку и запретил
выпускать эту книжку. Мы выпустили её уже после разрыва с ЦК как издание
авторов. Ольминский выбрал свою кличку «Галёрка» после заявления Мартова о том,
что только галёрка (т. е. «партийные низы») рукоплещет Ленину. Эта книжка
произвела громадное впечатление как за границей, так и в России. Написанная
талантливо, остроумно, она показала партии, что Ленин далеко не один, что у
большевиков имеются уже наряду с ним литераторы, которые смогут вести серьёзную
газету. Дальнейшие издания наши уже выходили под фирмой Бонч-Бруевича и Ленина.
Совет партии пытался было разъяснить, что мы не имеем права
пользоваться для наших изданий партийным заголовком, но, конечно, с этим
разъяснением мы не считались. Наши брошюры стали выходить регулярно. Вышли
Ольминского — «Долой бонапартизм», Шахова — «Борьба за съезд», Воровского
(Орловского) — «Совет против партии», Ленина — «Заявление и документы о разрыве
центральных учреждений с партией». В эту последнюю брошюру была помещена
случайно попавшая в руки Пятницкого переписка между членом ЦК Носковым и его
агентом и между ним же и меньшевиками. Эта переписка служила яркой иллюстрацией
подпольного заговора ЦК и редакции против партии, грубого надувательства партии
и полного подчинения ЦК меньшевикам.
Необходимо иметь в виду, что именно осенью 1904 г.
стало всё более обнаруживаться, что нас разделяют с меньшевиками уже
принципиальные разногласия не только по организационным, но и по тактическим
вопросам. Аксельрод и Мартынов в своих статьях о начинающемся подъёме среди
либералов толкали партию на чисто оппортунистический путь подчинения
пролетарской борьбы либеральной оппозиции. Помню, с каким возмущением читали мы
последние номера «Искры». Всё чаще и чаще поднимался вопрос о том, что дальше
обходиться без газеты нельзя, что во что бы то ни стало нам нужно создать свой
центр и в России и за границей, что надо идти на раскол, что если нам не
удастся создать съезд всей партии, то надо созвать съезд наших большевистских
организаций.
Ильич жил в деревне. Он писал «Земскую кампанию и план «Искры»»,
в которой разделывал в пух меньшевиков. Мы часто ездили к нему, говорили о
необходимости начать издание газеты. Ильич в принципе был вполне согласен. Его
останавливало одно — нет денег.
Денег у нас, действительно, не было совсем. Но вот Бончу
удалось раздобыть кредит в одной французской издательской фирме на бумагу и
печатание. Мне удалось убедить одну русскую студентку, получившую на поездку
домой из России 100 рублей, одолжить их нам, вместо того, чтобы ехать домой. Мы
были уверены, что часть газеты мы распродадим за границей и это даст нам
средства для дальнейших номеров. А как только попадёт наша газета в Россию,
придут деньги и оттуда.
Мы снова собрались в Женеве приблизительно в том же составе,
как и на конференции «22‑х». Теперь было решено наметить практический центр в
России и редакцию за границей. В редакцию намечены были: Ленин, Боровский,
Ольминский и Луначарский; в практический центр — Гусев, Землячка, Богданов,
Литвинов и Лядов, с правом дальнейшей кооптации. Немедленно через Литвинова
были извещены наши организации в России. Одна за другой собраны были
конференции на юге из представителей Одесского, Николаевского,
Екатеринославского комитетов и на севере (в Колпине) — из делегатов Рижского,
Петербургского, Московского, Нижегородского, Северного (в состав которого
входила вся центральнопромышленная область, кроме Москвы) и Тверского. На этих
конференциях все намеченные кандидаты были утверждены. Вскоре после этого наш
выбор был санкционирован и конференцией четырёх кавказских комитетов
(Бакинского, Тифлисского, Батумского и Имеретино-Мингрельского). Таким образом
родился первый большевистский центр, названный Бюро комитетов большинства, и
первая большевистская газета, названная «Вперёд».
Ясно припоминается наше ночное заседание в Женеве, когда
решался вопрос о газете. Ильич сразу преобразился, у него и следа не осталось
от прежней усталости. Это был привычный нам всем неутомимый, энергичный,
остроумный руководитель Ильич, который твёрдо взял в свои руки всё дело. Если
не ошибаюсь, именно он предложил название «Вперёд» после целого ряда неудачных
предложений с нашей стороны. Опять закипела работа в нашем доме на Rue de la
Colline. Старая экспедиция снова заработала. На меня снова была возложена касса
и администрация, на Бонча — издательство и экспедиция.
Ещё перед этим мы убедили Ильича проехать с докладом по
колониям. Он выступал в Берне и в Париже. В Париже к его докладу приехал как
раз А. В. Луначарский. Они впервые встретились тогда. Луначарский
ехал из России ещё далеко не определившимся вполне. Но после короткой беседы с Ильичом
уже перед самым докладом Анатолий Васильевич сразу понял всю суть спора и
выступил в прениях как убеждённый ленинец, блестяще сразился и с меньшевиками и
с кадетами, выступавшими против Ильича.
Ленин вернулся из этой поездки очень оживлённым, с большой
зарядкой для дальнейших боёв. Теперь, когда ясно обнаружились принципиальные
разногласия в тактических вопросах, Ленин готов был идти до конца, на раскол,
на полный разрыв с меньшевиками.
Эта его позиция ясно сказалась на одном из первых заседаний
Бюро комитетов большинства и редакции при составлении декларации о созыве
съезда. Богданов тогда верил в возможность дальнейшей работы с меньшевиками и
старался найти формулу, при которой меньшевики могли бы оставаться в партии.
Ильич не верил в эту возможность и поэтому советовал, не считаясь с
формальностями, добиться во что бы то ни стало съезда всех большевистских организаций
с привлечением всех, даже неоформленных, рабочих партийных организаций. Пусть
это будет большевистский съезд, если нельзя будет созвать общепартийный. Из
членов бюро Землячка и Богданов считали необходимым действовать осторожней, не
рвать окончательно с ЦК, действовать пока не открыто от имени бюро, а стараться
сагитировать большинство комитетов. Мы, остальные члены бюро, в особенности Литвинов,
стояли на точке зрения Ильича.
Однажды, в разгар работы по созданию газеты «Вперёд», Ильич
предложил нам отпраздновать начало новой кампании. Это как раз совпало с
национальным праздником женевцев — эскаладой. Женевцы в течение трёх дней
празднуют уличным карнавалом освобождение Женевы от осады савоярдами. Целой
гурьбой человек в двадцать во главе с Ильичом и Надеждой Константиновной
отправились мы в кафе Ландольт, там основательно зарядились хорошим мюнхенским
пивом. После этого всю ночь колобродили по улицам Женевы, пели песни,
устраивали хороводы вокруг уединившихся парочек, веселились, как дети, и самым
весёлым и жизнерадостным среди нас был Ильич. Он так заразительно хохотал, что
невольно заражал своим смехом чопорных швейцарцев, с изумлением глядевших на
наши шалости. Этот весёлый день навсегда остался в памяти его участников.
Бюро начало понемножку перебираться в Россию. Уехал
Богданов, вслед за ним — Гусев. Отъезд затягивался из-за страшного безденежья.
Большевики всеми силами рвались на работу в Россию. Меньшевики отправляли своих
целыми табунами, посылая их главным образом в наши организации, а мы из-за
денег должны были удерживать своих хороших работников. Надежда Константиновна
бомбардировала письмами всех близких нам товарищей в России, чтобы присылали
деньги. Мне пришлось с этой же целью объездить наши заграничные группы,
теребить их, чтобы под разными соусами устраивали вечера, сборы и т. п.
для нашего центра. Приходилось с боем выцарапывать каждую копейку.
С докладами начал выступать Луначарский. Меньшевики в Женеве
пытались было сорвать доклад Луначарского. Во главе с Мартовым и Засулич они
устроили кошачий концерт, не давали Луначарскому приступить к докладу. Но нам
удалось их перекричать.
Помню, из-за денег мне раз пришлось выдержать большой бой с
Бонч-Бруевичем. Как только был решён вопрос о газете, он разработал
подробнейший план организации всего дела на чисто коммерческих началах: пустить
чисто американскую рекламу о предстоящем выходе газеты, всюду открыть приём
подписки, разослав с этой целью подписные книжки, и ещё целый ряд очень дельных
предложений. С этим планом он пришёл ко мне и начал развивать картину, какие
суммы начнут стекаться к нам со всех сторон. Картина действительно была
увлекательная, но дело было за малым: всех наших ресурсов еле-еле хватало на
оплату наборщиков за первый номер газеты. Если эти деньги затратить сейчас на
рекламу и на подписные книжки, на бухгалтерию, которую Бонч предлагал сейчас же
организовать, то на номер у нас не осталось бы ни гроша, и мы залезли бы в
долги. Я пытался растолковать это Бончу и заявил категорически, что на всю эту
затею я не дам ни гроша. Бонч, возмущённый, полетел к Ильичу с жалобой на меня.
Через полчаса возвращается торжествующий:
— А что, Ильич на всё согласен, вы должны дать деньги.
Пошёл и я к Ильичу, спрашиваю, неужели в самом деле отдавать
последние деньги на эту затею. Ильич хитро улыбается:
— Что вы, с ума сошли? Ведь вы кассир, вы отвечаете. Бонч
пришёл ко мне, бончил, бончил целых полчаса, так сладко и картинно рассказывал,
а у меня работа спешная. Я ему поддакиваю, лишь бы поскорей душу на покаяние
отпустил. А вы не давайте ни копейки. Куда нам бухгалтерию и рекламу заводить,
когда денег нет. Вы — хозяин, и без вас я ничего разрешить не могу.
Так и огорчил я Бонча, не дал ему ни копейки.
Наверное, в конце декабря по новому стилю было готово
объявление об издании газеты «Вперёд». Я ждал только его, чтобы двинуться в
Россию. Дело за границей уже наладилось настолько, что сидеть там не
представлялось необходимым. Из России меня звали остальные члены бюро, надо
было ускорить объезд комитетов, надо было во что бы то ни стало ускорить созыв
съезда. В конце декабря, заручившись всеми явками и паролями, я отправился
через Мюнхен за границу.
Комментариев нет:
Отправить комментарий