вторник, 25 июля 2017 г.

Убийство и похороны Баумана

Я не помню точно, когда был выпущен из тюрьмы Бауман[i]. Я с ним встретился утром 18 октября на заседании Московского комитета. Я не видал его со II съезда и очень ему обрадовался; на II съезде мы все его полюбили не только как хорошего товарища, но и как чудесного человека. Он, увидев меня, начал горячо расспрашивать про заграничных товарищей, в особенности про Ильича и Надежду Константиновну. Он тут же взялся написать прокламацию к солдатам и через полчаса прочёл её Марату и мне. Это была прокламация, написанная страстным, пламенным языком убеждённого революционера. Нам эта прокламация очень понравилась. Бауман положил её себе в карман. Через несколько минут кто-то вбежал с сообщением, что митинг, происходивший в актовом зале, решил сейчас же идти освобождать заключённых из таганской тюрьмы. Мы решили все идти и вышли всем комитетом. Увидели, что толпа уже выстраивается в колонну, откуда-то появилось несколько красных знамён.
Бауман был в очень возбуждённом состоянии. Ещё бы, после одиночки — вдруг громадная толпа, красные знамёна, идут освобождать арестованных из той тюрьмы, из которой он только что сам вышел! Мы шли все вместе и встали впереди колонны. Вдруг Бауман засуетился. Он решил, что можно присоединить к колонне одну из соседних фабрик. Он выхватил у кого-то из рук красное знамя, вскочил с ним на проезжавшие мимо сани и погнал к этой фабрике. В это время мы проходили мимо полицейского участка. Вдруг позади нас раздался выстрел. Мы решили, что это стреляли из участка. Все, у кого было оружие, начали стрелять по участку. Выбежал пристав и начал клятвенно уверять, что из участка никто не стрелял. В это время наши дружинники проносят мимо нас окровавленное тело. Лицо залито кровью, узнать его нельзя. Говорят, ещё жив, несут в амбулаторию.
Рядом со мной идёт К. Медведева — жена Баумана, спрашивает, кого убили. Говорю, что не знаю. В это время подходит один из нёсших тело и говорит, что на всякий случай он вытащил из кармана убитого всё, что там было, чтобы не попало в руки полиции. Вижу прокламацию, написанную только что Бауманом. Только в эту минуту я догадался, что убит он. Сейчас же решили нести его тело в актовый зал и самим вернуться. По дороге узнали подробности убийства. Из-за ворот выскочил какой-то дворник и железным ломом раскроил ему череп. Кто-то увидел и стрелял в убийцу. Этот-то выстрел мы и услыхали, когда начали обстреливать участок.
Немедленно в большом актовом зале возле трупа начали митинг. Зал был переполнен. Мне первому пришлось говорить, с трудом удерживая слёзы: ведь я очень любил Баумана. Но в то же время явилась мысль, что необходимо использовать даже его смерть для самой широкой агитации. Убитый Бауман должен ещё раз повести за собой массу, как не раз вёл её живой. Настроение среди собравшихся в Техническом училище рабочих было наэлектризованное, в особенности после выступления жены Баумана. Она поклялась над трупом мужа всю жизнь отдать на месть за него. Торжественно поклялась и вся толпа за ней. Жена Баумана своей клятвы не сдержала. Через два года перекочевала в ряды врагов Баумана, по ту сторону баррикады. Поклявшиеся рабочие мстили и отомстили до конца за Баумана и за тысячи других погибших в борьбе.
На летучем заседании МК было решено устроить грандиозную демонстрацию по случаю убийства Баумана, произвести, так сказать, экзамен нашего влияния на массы. Сейчас же, кажется, Дубровинским или Маратом была написана прокламация. Мы мобилизовали буквально все наши пропагандистские и агитаторские силы, всюду, и в районах и во всех вузовских аудиториях, началась бешеная агитация. Конечно, в первую голову были использованы товарищи, только что выпущенные из тюрьмы. Их появление на трибуне действовало особенно сильно на массу. Нам всем тоже приходилось говорить без конца в эти два дня. Я помню, что 19‑го я насчитал 17 митингов, на которых мне пришлось выступать.
Мы, конечно, не ограничивались голым призывом к мщению. Для нас самое важное было подчеркнуть в наших выступлениях, что похороны Баумана должны явиться смотром сил пролетариата Москвы, готовых для дальнейших боёв. Мы указывали, что убийство Баумана прежде всего подтверждает наше критическое отношение к царскому манифесту. Агитацию за похороны Баумана мы, таким образом, связали с агитацией идеи вооружённого восстания. Во всех речах наши агитаторы должны были подчёркивать, что мы отнюдь не ручаемся за мирный исход похорон. Возможно вполне, что похороны окончатся кровавой бойней. Пусть все, кто пойдёт на похороны, это хорошо помнят. Пусть тот, кто боится, кто не готов к бою, лучше сидит дома. Мы не скрывали перед массами, что больше шансов за то, что нам придётся биться вокруг трупа Баумана, возможно, что повторится «9‑е января». К отпору нужно готовиться. Когда мы ставили так вопрос, а именно так ставили агитацию все наши ораторы, мы были уверены, что на похороны явятся только действительно распропагандированные, революционно настроенные рабочие, что обыватель побоится прийти.
«Союз союзов»[ii], в особенности союз адвокатов, предложил нам посредничество для переговоров с генерал-губернатором. Мы ответили, что ни в какие переговоры мы вступать с властями не будем. Мы готовимся к бою, мы явимся вооружёнными. Если они хотят избегнуть кровопролития, то пусть уберут с пути следования процессии всех полицейских, все военные команды. Я не знаю, кто и как вёл переговоры с начальством, но к нам в штаб, в Техническое училище, явился с официальным ответом местный пристав, просил доложить о себе Московскому комитету РСДРП. Его принял Марат. Пристав сообщил, что генерал-губернатор согласен убрать полицию и войска с пути нашего следования, но просит нас вести процессию не по главным улицам. Мы отказались менять маршрут.
Меня больше всего пугала мысль, удастся ли нам организовать толпу так, чтобы не получилось «Ходынки»[iii]. Помню, когда рано утром, часов в 6, мы с Маратом и другими товарищами вышли на крыльцо Технического училища и увидели уже собирающуюся толпу, эта мысль меня особенно тревожила: достаточно малейшего провокационного выстрела — и среди неорганизованной толпы начнётся паника. Я был уверен, что организованные по районам рабочие паники не создадут, но страшно было за неорганизованную толпу любопытных, среди которых была масса детей; как удастся нам с ней справиться? А именно первыми-то запрудили улицу любопытные зеваки, посторонние; но очень скоро все наши сомнения рассеялись. С появлением первых организованных колонн рабочих сразу же установился поразительный порядок. Образовалась прочная живая цепь, организованная из толпы любопытных, которая очистила место для колонн, и всё время шествия эта живая цепь не прерывалась, она тянулась вдоль всей процессии. Районные рабочие проявили примерную дисциплинированность. Буквально каждый знал своё место, каждый знал, кого ему нужно слушать, каждый знал, чьё распоряжение обязательно. Служба связи по всем колоннам была безукоризненно организована. Здесь блестяще проявилось действительно коллективное творчество. Коллективная самодисциплина, а не инициатива отдельных вождей создала эту грандиозную революционную демонстрацию.
Помню, вскоре после того, как мы тронулись с места, раздался провокационный выстрел из одного переулка. Говорят, стрелял какой-то подъехавший на извозчике околоточный. Среди стоящих на тротуаре любопытных началась было паника. Но она моментально была локализирована, публика успокоилась.
В организованных колоннах ни на минуту не было замешательства. Отряд дружинников шёл далеко впереди процессии. Они производили разведку, изучали все прилегающие переулки. Я вначале шёл с этим отрядом и наблюдал, как при виде его быстро уходили с постов полицейские. Подозрительной показалась нам одна чайная, кажется на углу Гаврикова переулка. Эта чайная славилась как любимое гнездо черносотенцев. Мы имели все основания предполагать, что в ней спрятана засада. Несколько дружинников, вооружённых маузерами, вошли в эту чайную и оставались там всё время, пока шло шествие. Остальные дружинники оцепили чайную снаружи и отошли только тогда, когда венки и гроб были пропущены. Всё обошлось благополучно. Далее нам сообщили, что слушатели Межевого института предполагают встретить шествие салютом, их дружина собирается дать три залпа. Мы сейчас же послали сказать межевикам не делать этого, но в то же время боялись, что наш посланный не успеет вовремя сообщить им наше приказание, и решили предупредить всю процессию, что, возможно, нас встретят залпами, чтобы не беспокоились. И действительно, немедленно это известие было передано по всем колоннам. И так каждый раз, когда угрожала опасность какой-нибудь паники, какого-нибудь осложнения.
Сколько было участников похорон? В этом отношении мнения сильно расходятся. Помню, буржуазные газеты, в том числе «Новое время», считали, что участвовало не менее 300 тысяч человек. Можно смело сказать: участвовала активно или пассивно вся Москва. Толпа любопытных зрителей буквально смешалась с активными участниками. Публика на тротуарах организовалась так же стройно, как и рабочие и учащиеся, пришедшие в колоннах; публика не стояла на тротуарах, а шла стройными рядами за цепью.
Я несколько раз пропускал мимо себя всю процессию и затем снова обгонял её. Так делали мы все, комитетские, чтобы следить за порядком. Я при этом прислушивался к разговорам, наблюдал за настроением. И смело заявляю, что все, вплоть до обывателей, в это время были проникнуты одной идеей. Придя в качестве любопытных зевак, они превратились в активных участников революционной демонстрации. Охранка не прекращала своей работы. Между толпой шныряли подозрительные типы, которые распространяли всякие тревожные слухи. Помню, уже недалеко от кладбища к нам подошёл какой-то тип, одетый в студенческий мундир, но с типичной полицейской физиономией и таинственно сообщил, что он только что был на кладбище и видел там целый полк драгун и много казаков. Очевидно, они готовятся к нападению. Вдвоём с одним дружинником мы схватили этого типа, затащили в переулок, там посадили его насильно на извозчика и переулками погнали на кладбище. Конечно, там никаких драгун и казаков не оказалось. Типа этого мы основательно избили, и он быстро улетучился.
Спокойно, торжественно процессия дошла до конца. Без давки, без суетни комитет и делегации вошли на кладбище, остальные колонны повернули назад и разошлись так же стройно, как и пришли, по районам. В 6 часов утра начала собираться толпа перед Техническим училищем, а в 6 часов вечера первые колонны подошли к кладбищу.
Я считал, что дело кончено, что теперь можно поехать отдохнуть. Вдвоём с кем-то из товарищей мы взяли старика-извозчика и поехали домой. И вот извозчик нам всю дорогу рассказывал про Баумана. «Видал, — говорил он, — как хоронили царя Александра II, как хоронили митрополита, но разве сравнить с этими похоронами. Ведь вот арестанта хоронить вышел весь народ; там давка, ругань была, жандармы и полиция матерно ругались, а тут тихо, благородно, ни грубого слова, а порядок-то какой. Да, видно, и вправду проснулся народ, своего-то как хоронит. Не забыть мне этого вовек». Долго говорил на эту тему старик, и ясно было, что эти похороны, может быть, впервые раскрыли перед ним действительную сущность революции. Поздно вечером я узнал про бойню, устроенную перед университетом из манежа, про ряд убитых товарищей, с которыми днём мы вместе шли впереди процессии.
На следующий день после похорон было вынесено постановление комитета прекратить организованно забастовку и готовиться к следующей всероссийской забастовке, которая должна перейти в вооружённое восстание, в решительную схватку с самодержавием. Решение это было принято нашим большевистским комитетом и уже после согласовано с Информационным бюро и остальными организациями. Вообще необходимо отметить, что во всём движении этого времени в Москве решающая роль принадлежала нашей организации. Наши решения передавались уже после через наших представителей — Марата и Васильева-Южина — остальным организациям, имевшим своих представителей в Информационном бюро. И обычно там наши решения принимались почти беспрекословно. Здесь, в Москве, фактически проявилась гегемония, общее руководство нашей партии всем ходом революции.
Рабочая Москва снова доказала свою организованность и дисциплинированность и дружно приступила к работе в назначенный Московским комитетом срок.




[i] Н. Э. Бауман был освобождён из тюрьмы 8 (21) октября 1905 г.
[ii] «Союз союзов» — созданное в мае 1905 г. объединение либеральной буржуазной интеллигенции, стоявшей в оппозиции к царскому правительству. Руководящую роль в его создании играл «Союз освобождения» (см. примечание II), что наложило отпечаток на всю деятельность «Союза союзов». В момент созыва в Москве I Всероссийского съезда «Союза союзов» в него вошли 14 профсоюзов, объединявших буржуазную интеллигенцию (академический союз профессоров, союз инженеров и техников, артистов, врачей, чиновников и т. д.). В дальнейшем в «Союз союзов» вошли также крестьянский союз (находившийся под влиянием эсеров), союзы агрономов, железнодорожных служащих и ряд других.
В «оппозиционности» «Союза союзов» отражались настроения либеральной буржуазии. Он не шёл дальше требования созыва Учредительного собрания, избранного на началах всеобщего, равного, прямого и тайного голосования. Большевики разоблачали стремление либеральной буржуазии подчинить своему влиянию широкие слои трудящихся и боролись против предложений меньшевиков о вступлении в буржуазные объединения.
По мере развития революции «Союз союзов» всё более правел. В начале 1906 г. «Союз» распался, руководящая его верхушка влилась в ряды кадетской партии.
[iii] «Ходынская катастрофа» произошла под Москвой 18 мая 1896 г. во время коронации Николая II. Московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович, желая инсценировать всенародное ликование, распорядился устроить народное гулянье на Ходынском поле, посулив бесплатную раздачу подарков и угощения. На месте предполагаемого празднества были построены балаганы и палатки. К началу гулянья глубокие рвы и канавы, имевшиеся на Ходынском поле, не были ни засыпаны, ни даже огорожены. Собравшаяся утром многотысячная масса народа устремилась к палаткам за обещанными подарками. В образовавшейся давке погибло около 2 тысяч человек, в том числе много детей, женщин, стариков. В несколько раз больше было ранено. Нимало не огорчённые этой трагедией, царь и придворные в тот же день веселились на роскошном балу. Великий князь Сергей Александрович, «князь Ходынский», не только не понёс наказания, но был удостоен «милостивого» рескрипта.
С «Ходынки» официально началось бесславное царствование последнего Романова, по праву получившего в народе прозвище Николая Кровавого.

Вернуться к оглавлению.

Комментариев нет: