вторник, 25 июля 2017 г.

Работа на Урале

Очень скоро после окончания Таммерфорсской военно-боевой конференции Ильич предложил мне поехать на Урал, проводить там выборы во II Думу и выборы на очередной съезд партии. Наверное, меньшевики, говорил он, натаскают своих делегатов из Грузии, там целыми деревнями записывают в члены партии, насчитывают тысячи таких фиктивных членов, а от них посылают делегатов. Неужели мы не можем сейчас развить усиленную работу на Урале, использовать для этого предвыборную думскую кампанию, втянуть в партию вполне сочувствующих нам рабочих и из их же среды выдвинуть делегатов на съезд? Он дал мне задание послать с Урала не меньше 10 делегатов на съезд. Я давно уже не был на Урале и не знал, как там сейчас обстоят дела, какие формы приняла там реакция. Поэтому не мог сказать наверно, выполнимо ли это задание. Во всяком случае я с удовольствием взялся попробовать. Только просил Ильича дать мне с собой пяток хороших агитаторов-массовиков из Петербургской организации. Я знал, что на Урале недавно были большие аресты и надо было на всякий случай для начала иметь хоть кого-нибудь, на кого можно было бы опереться. Ильич согласился на это. В Петербурге мне дали на помощь четырёх хороших ребят, и с ними мы двинулись на Урал.
По приезде я скоро убедился, что аресты (в том числе Свердлова) хотя и жестоко потрепали Уральскую организацию, но далеко не оставили пустого места. Там работала выдержанная большевистская партийная организация во главе с Накоряковым (Назаром). Уральская областная организация охватывала Вятский, Пермский, Екатеринбургский, Тюменский, Челябинский и Уфимский комитеты. Более или менее крупные организации были на Боткинском, Ижевском, Мотовилихинском, Чусовском, Невьянском, Лысьвенском, Златоустовском, Нижнетагильском, Миньярском, Устькатовском и ряде других заводов. Работа велась в целом ряде крестьянских уездов. В большинстве мест работали исключительно большевики. В Златоусте было сильное эсеровское гнездо, в Ижевском и Нижнем Тагиле были сильны меньшевики.
Рабочие в массе своей переживали ещё несомненный революционный подъём. Настроение было очень бодрое и напоминало настроение московских рабочих в октябре — декабре 1905 г. Крестьяне тоже переживали ещё весну политического пробуждения. Во всех организациях, в которых мне удалось побывать сейчас же по приезде, меня больше всего обрадовала наличность уже выдвинувшихся передовых рабочих, руководивших всей работой в массах.
Екатеринбург был центром всей партийной жизни. Я передал товарищам задание, полученное от Ильича, — навербовать к съезду не менее 5 тысяч членов.
— Ну, мы наберём вдвое больше, надо только пошире развернуть работу по заводам — уральцы не подведут!
Решили прежде всего поставить несколько газет. Средств у нас, конечно, не было. Был, правда, один сочувствующий миллионер — золотопромышленник Конюхов, попавший в миллионеры из рабочих, но он много не давал, больше помогал квартирой своей и связями с губернатором и прочим начальством. Но зато была хорошая боевая дружина. Удачная экспроприация почтового поезда на мосту через реку Белую дала нам достаточно средств на всю кампанию. Не было шрифта для типографии. Налёт на губернскую типографию — и шрифта оказалось более чем достаточно. Три или четыре газеты были поставлены таким образом. Ими сразу удалось заинтересовать широкую рабочую массу. Вокруг газет создался большой круг настоящих рабочих корреспондентов. Наряду с митинговой работой по всем заводам мы параллельно вели и кружковую пропагандистскую работу. Помню, у меня в Екатеринбурге был кружок в среднетехническом горном училище. Ребята там все были связаны с заводами, и, занимаясь с ними, я заставил их в свою очередь читать лекции по заводам. Таких же два кружка были у меня из передовых рабочих. Другие товарищи вели такие же кружки. Ещё до начала официальной избирательной кампании в Думу, когда на II областной уральской партийной конференции мы начали подсчитывать наши силы, то могли с уверенностью сказать, что зарегистрированных членов мы имеем уже значительно больше, чем 5 тысяч человек. Следовательно, мы наверняка сможем послать на съезд гораздо больше делегатов, чем 10, которых Ильич считал необходимым послать от Урала.
Областная уральская конференция, которую мы созвали зимой 1906 г., произвела на меня громадное впечатление. На Урале была тогда мощная пролетарская организация, которая пустила глубокие корни в самые широкие рабочие массы. Весь состав работников, участвовавших в конференции, за очень немногим исключением, был твердокаменно большевистским, который очень хорошо знал, на что он идёт. Это были товарищи, которые в любой момент могли превратиться из организаторов, пропагандистов и агитаторов в дружинников-боевиков. Очень хорошее впечатление произвели на меня и уральские боевики: у них боевая деятельность отлично уживалась с партийно-организационной работой. То, о чём мы говорили на военно-боевой конференции, здесь полностью осуществлено было на деле. Боевая работа не заслонила, не вытеснила общепартийную, массовую работу, а наоборот, она носила служебный характер для партии.
Сейчас же после областной конференции мы начали избирательную кампанию. Мы вели параллельную работу по выборам во II Думу и по выборам на V съезд партии. Конечно, платформой нашей избирательной кампании была платформа, предложенная Ильичом и не принятая меньшевистским большинством I Всероссийской конференции.
Выступая на избирательных собраниях и среди рабочих и крестьян, мы ставили вопрос таким образом: вот перед вами выступают представители разных партий, каждый из них обещает вам очень многого добиться в Государственной думе, если вы их изберёте. Мы, напротив, вам ничего не обещаем и решительно заявляем, что, кого бы вы ни послали в Думу, они ничего вам дать не смогут. Дума бессильна дать что бы то ни было. Если соберётся революционная Дума, она будет разогнана царём, так же как была разогнана I Дума. Если Дума соберётся черносотенная или кадетская, она будет помогать царю душить революцию, будет защищать помещичью землю от крестьян, защищать барыши заводчиков от посягательств рабочих. Если вы хотите довести революцию до конца, если вы хотите окончательно прогнать помещика с земли, если вы хотите отстоять 8‑часовой рабочий день для рабочих, то выбирайте членов нашей партии. Они пойдут в Думу не для того, чтобы что-нибудь дать вам, чтобы провести какой-нибудь выгодный для вас закон, а для того, чтобы вместе с вами, вместе со всеми рабочими и крестьянами всей России подготовить вооружённое восстание, решительный штурм против всего царско-помещичьего строя. Выбирайте только тех выборщиками и депутатами, кто сможет организовать всех вас, избирателей, и подготовить к выступлению. Не Дума, а вы сами во главе с выбранными вами депутатами доведёте революцию до конца, отобьёте наступление реакции, отберёте всю помещичью землю. Пусть идут в Думу только те, кто готов вместо Думы попасть на каторгу, на виселицу.
Так приблизительно проводили мы нашу избирательную кампанию, и всюду на заводах наши кандидаты проходили почти без всякой конкуренции с другими партиями. Но тут мы одновременно указывали на значение организации вообще, указывали, что все рабочие должны организоваться, идти за своей партией, входить в партию. Нельзя быть пассивным, только сочувствующим в такое боевое время. И всюду на заводах широкой волной пошли рабочие в ряды партии. Шли не для того, чтобы числиться членом партии. Никаких привилегий это не давало. Шли, чтобы в передовых рядах бороться за интересы рабочего класса.
Не надо забывать, что тогда быть членом партии было нелегко и небезопасно. Каждое наше собрание кроме официальных избирательных собраний с разрешения властей проходило с риском быть схваченным, арестованным, избитым казаками. Собирались иногда ночью, иногда в глубокой шахте под землёй, иногда в лютую стужу в лесу, а раз, помню, мне пришлось делать доклад в купальне посреди замёрзшего пруда. После долгого, утомительного рабочего дня молодые рабочие и старики шли на такие собрания, мёрзли в плохой одежонке, но терпеливо простаивали иногда всю ночь, никто не уходил.
Помню одно собрание на Исетском заводе. Оно должно было произойти в поле, за заводом. Но, когда мы пришли на митинг, оказалось, что весь район и весь завод окружены казаками. Мы уже хотели вернуться, но кто-то из рабочих повёл нас через маленькую щель в заводской стене, достаточную для того, чтобы одному человеку пролезть в кочегарку, где уже собрался на митинг почти весь завод. Снаружи ожидали нас казаки, они ждали до поздней ночи, заняли все входы и выходы из завода. А мы в это время свободно митинговали внутри завода. После окончания митинга большая толпа двинулась к главному входу, своим шумом отвлекла к себе всех казаков, а мы опять спокойно вышли через ту же щель.
Среди крестьян мы вели ту же избирательную кампанию, с теми же революционными лозунгами, которые мы объединили в один лозунг — «вся земля через всю волю!». Без всей воли, т. е. без завоевания победоносным вооружённым восстанием полновластного рабоче-крестьянского Учредительного собрания, не видать крестьянам всей земли. Пока не разбито окончательно царское самодержавие, ни о каком разрешении аграрного вопроса не может быть и речи. На крестьянских собраниях нам часто приходилось сталкиваться с эсерами и трудовиками. И они тоже шли под лозунгом «земля и воля», и они не отрицали внедумского революционного натиска на правительство. Обычно крестьяне плохо разбирались в различиях оттенков между нами и народниками. Но лозунг наш был подхвачен буквально всем крестьянством, даже наиболее состоятельным, даже кулацкими слоями крестьянства. Проходили в выборщики только те, кто принимал этот лозунг. Прошло немало и кулаков, но больше всего крестьян-бедняков, а также нашей и эсеровской крестьянской интеллигенции. Уже на уездных собраниях выборщиков пришлось повести атаку на выбранных кулаков, которые начали заигрывать с выбранными от помещиков. Тут пришлось заключить союз с эсерами и трудовиками и коллективно окончательно разбить все остальные партии. Ни один кадет, ни один правый не прошёл по всему Уралу. Рабочая курия[i] дала исключительно большевиков.
Немало курьёзов припоминается мне в ходе избирательной кампании. Приезжаю в Челябинск. Наиболее крепкая наша организация там в железнодорожных мастерских. Товарищи жалуются, что местные меньшевики в панике, в страхе перед тем, что может пройти черносотенец. Они хотят выступить с общим списком всех оппозиционных и революционных партий и ведут в этом смысле переговоры с кадетами и даже с мирнообновленцами[ii], но те упираются, боятся скомпрометировать свой список союзом с левыми. Меньшевики тогда решили, что лучше совсем не выставлять своего списка, а просто голосовать за кадетов. Я предлагаю выставить исключительно большевистский список и идти и против чёрных, и против кадетов, и против меньшевиков. Ребята говорят: «Да у нас нет ни одного более или менее известного кандидата, которого можно выставлять в список». Говорю: «Плевать на известного, намечайте рядовых, никому не известных рабочих, пусть голосуют не за лица, а за нашу партию».
Так мы и сделали. Выставили список исключительно рабочих-большевиков, повели ожесточённую кампанию и против черносотенцев, и против кадетов, и всех «левых», в том числе и меньшевиков. Наш список прошёл громадным большинством голосов.
В Уфе мне пришлось выступить на большом предвыборном собрании, устроенном кадетами в дворянском клубе. Аудитория состояла из мелких квартиронанимателей, лавочников, приказчиков, служащих. Первым выступил кадетский кандидат директор земельного банка. На собрание пришли черносотенцы, во главе с толстым дьяконом, пришли специально, чтобы сорвать собрание. Кадет начал свою речь, направленную исключительно против левых и, в частности, против большевиков. Особенно напирал он на нелепость нашего требования захвата помещичьих земель. По его словам, земля уже давно не принадлежит помещику — она им заложена вся в банках. Отнять у него землю — это значит отнять сбережения у трудового народа, которому принадлежат облигации земельных банков. Захват земли у помещиков — это, по его словам, ограбление трудового народа. Как только он начал говорить свою речь, черносотенцы под руководством толстопузого дьякона подняли невероятный крик и шум. Прерывали его буквально на каждом слове. Дьяконовская иерихонская труба заглушала голос несчастного кадета.
Сейчас же после него выступать пришлось мне. Я, конечно, начал с предложения поднять руку тем, у кого имеются облигации земельных или других каких-нибудь банков. При дружном хохоте присутствующих оказалось, что громадное большинство ничего не слыхало про облигации, а меньшинство хотя и слыхало, но, конечно, никогда ни одной из них не имело. Как только я начал разделывать кадета, черносотенцы приняли меня за своего, всё время поддерживали меня своими выкриками: «так его, валяй, знай наших». Аплодировал буквально весь зал. Покончив с кадетами, я принялся за черносотенцев. И тут получился курьёз. Большинство рядовых черносотенцев, не разобравшись как следует, ещё долго продолжало поддерживать меня своими сочувственными криками, несмотря на то что их руководители с дьяконом во главе уже поняли, что я далеко не свой, и пытались прерывать меня. Мне уже удалось овладеть всей толпой. Тогда я перешёл к нашим лозунгам, к развитию нашей платформы. Когда я заговорил о вооружённом восстании как об единственном выходе из положения, вся аудитория прямо рычала от восторга и уже окончательно заглушала всякий протест со стороны главарей черносотенцев. Полицмейстер вскочил на сцену, но, видя настроение толпы, не решался прерывать меня. Я вполне благополучно договорил свою речь до конца. Но, как только слово взял меньшевик и начал было говорить, полицмейстер выскочил вперёд и заявил, что закрывает собрание и требует, чтобы публика разошлась. Затем он с оравой городовых бросился ловить меня, но мне удалось спрыгнуть со сцены в самую гущу толпы. Толпа буквально вынесла меня и провожала несколько кварталов, пока мне не удалось незаметно скрыться.
Ответственного распорядителя собрания, князя Кугушева, сочувствующего меньшевикам, члена Государственного совета, привлекли к ответственности за это собрание. Меня им, конечно, привлечь не удалось, так как на собрание я попал и выступал по избирательной повестке, выданной на имя одного уже давно умершего гражданина, которого никак нельзя было, конечно, воскресить для привлечения к ответственности. Вообще мы довольно широко использовали избирательные права «мёртвых душ». Назар (Накоряков), пользуясь такой бумажкой, прошёл даже в качестве выборщика на губернское избирательное собрание.
Руководство губернским избирательным собранием в Перми нам удалось взять целиком в свои руки. Назару в качестве выборщика удалось расколоть всех крестьянских выборщиков на две неравные части. Прошедшие под лозунгом «земля и воля» кулаки блокировались с помещиками, а все остальные крестьяне-выборщики вместе с городскими составили твёрдый блок, который должен был пройти под нашим руководством и который провёл составленный нами в союзе с эсерами и трудовиками левый список, состоящий исключительно из твёрдых, убеждённых и испытанных революционеров. В частности, по городскому списку от Екатеринбурга (Свердловска) мы провели в Думу приказчика-большевика Петрова, который заплатил ссылкой на каторжные работы за свою краткую думскую деятельность. Так же революционно прошли выборы в Уфимской и Вятской губерниях. Так что наша избирательная кампания, проведённая нами по всему обширному району Уральского областного комитета без малейших компромиссов, по точным директивам нашего большевистского центра, полностью оправдалась. Большевикам удалось повести за пролетариатом крестьянскую массу, изжившую свою наивную веру добиться чего-нибудь одними думскими решениями. Выбирая в Думу, крестьяне организовались для массового революционного действия.
Подводя итоги нашей избирательной кампании, мы могли констатировать, что вся наша организация сверху донизу блестяще справилась со своей задачей.
Как я уже говорил, параллельно с думской избирательной кампанией мы провели и широкую работу буквально на всех заводах по подготовке к выборам на съезд. Это была нелёгкая работа. Надо было оформить все расплывчатые организации, создавшиеся в ходе революционного развития. Надо было точно зарегистрировать всех членов организации, провести в каждой организации по нескольку предвыборных собраний и уже после этого выбрать делегатов на съезд. В общем, в конце избирательной кампании мы насчитывали по всей области более 11 тысяч членов и могли, следовательно, провести не менее 22 делегатов на съезд. Причём на ряде дальних заводов мы ещё не успели закончить кампании.
С этими результатами я поехал в Петербург, чтобы получить дальнейшие указания, куда и как направить наших делегатов. Конечно, прежде всего заехал к Ильичу в Куоккала. Ильич очень обрадовался, когда я сообщил ему о результатах нашей кампании. Уральцы дадут большинство большевикам, это уже было несомненно. Это давало возможность предполагать, что на этот раз нам удастся на съезде провести наши решения. Вообще Ильич был чрезвычайно весел и жизнерадостен. Из сообщений с мест о ходе избирательной предсъездовской кампании ясно намечалось, что все действительно пролетарские районы твёрдо идут за нами. Рабочие массы не разуверились в революции, в нашей последовательно революционной тактике. Большевизм стал действительно вождём широких масс. Меньшевики проходят только там, где нет и не было рабочего движения, в непролетарских районах, среди мещанства и интеллигенции, отошедших уже от революции.
Я поехал с официальным донесением в меньшевистский ЦК. Принял меня на явке член ЦК Крохмаль (Фомин).
— Ну что, кончили кампанию? Говорят, вы там набрали много делегатов?
— Есть мало-мало.
— Неужели правда, как говорят, будто вы набрали больше 10 человек?
— Немножко больше.
— Но это возмутительно, мандатная комиссия их не пропустит. На Урале не может быть столько членов.
— Неужели вы думаете, что их на пролетарском Урале меньше, чем в крестьянской Грузии, а ведь оттуда в Стокгольм привезли 11 делегатов.
— Ну, сколько же вы осмелитесь привезти?
Я его долго манежил, пока сказал настоящую цифру. Он прямо в ужас пришёл, сначала долго ругался, наконец заявил, что ЦК сейчас же пошлёт ревизоров на месте проверить нашу избирательную кампанию и аннулировать выборы. И, действительно, ЦК сейчас же назначил двух своих агентов — Игоря (Горева) и Акима (Гольдмана). Один поехал через Самару, другой — через Вятку. Я, конечно, в тот же день поехал обратно на Урал, чтобы самому присутствовать при этой ревизии. Один из контролёров был арестован в Самаре и не добрался до Урала. Другой доехал до Перми и, очевидно, тоже вёз за собой шпионов. Он не только сам провалился, но и провалил нашу Пермскую организацию вместе с двумя уже выбранными делегатами. Пришлось спешно восстанавливать Пермскую организацию и наново провести здесь выборы. Попутно здесь удалось ещё провести выборы на объединённом собрании нескольких мелких заводов. В конце концов мы поехали на съезд в числе 24 делегатов, среди которых не было ни одного меньшевика. Большинство делегатов были рабочие. Я и Семён Шварц получили мандат от Екатеринбургской организации.




[i] На выборах в Государственную думу по царскому указу от 11 (24) декабря 1905 г. всё население России, получившее право участия в выборах, делилось в зависимости от социального положения по так называемым куриям. Всех курий было четыре: землевладельческая, городская (буржуазная), крестьянская и рабочая. Особыми преимуществами пользовались помещики (землевладельческая курия). По закону от 11 декабря 1905 г. 1 голос землевладельца приравнивался к 3 голосам городских, 15 крестьянских, 45 рабочих избирателей. Многочисленные цензовые ограничения, многостепенный характер выборов и прочие нарушения элементарных демократических норм приводили к тому, что Дума даже в слабой степени не отражала подлинную волю большинства населения страны. Несмотря на реакционный характер царского парламента, большевики в условиях временного отступления революции принимали участие в выборах во II, III и IV Государственные думы, используя думскую трибуну в целях разоблачения царского строя и политического воспитания трудящихся.
[ii] «Партия мирного обновления» (мирнообновленцы) оформилась в июне 1906 г. как партия крупной торгово-промышленной буржуазии и крупных обуржуазившихся помещиков. Включив в себя бывших левых октябристов (граф П. А. Гейден, М. А. Стахович и другие) и бывших правых кадетов (Н. Н. Львов и другие), «партия мирного обновления» заняла промежуточное положение между обеими буржуазными партиями, хотя в целом её программа ни в чём существенно не отличалась от программы октябристов.
В период столыпинской реакции царизм заигрывал с мирнообновленцами, предлагая их лидерам вхождение в правительство. В I Государственной думе было 26 депутатов-мирнообновленцев. На выборах во II Думу эта партия потерпела поражение. В III и IV Государственных думах «партия мирного обновления», объединившись с так называемой «партией демократических реформ», составила типично-буржуазную фракцию «прогрессистов».

Вернуться к оглавлению.

Комментариев нет: