Первобытный человек не строил научных теорий. Его познание
ограничивалось отдельными наблюдениями и стихийно выраставшими из них
житейскими правилами, которые связывались между собой системой образных
мифологических представлений без отчётливой и осознанной логической
последовательности. Мифы, сказки о громе, дожде, солнце, как о таинственных
существах, «объясняли» ему связь явлений природы и его собственной примитивной
практики. Лишь на определённой ступени общественного развития познание
становится научным, и человек переходит к построению логически связной картины
объективного мира. Но для этого перехода был необходим определённый уровень
развития производительных сил, отделение умственного труда от физического. С
этих пор возникла наука как особый вид общественной деятельности, с этих пор
человек стал теоретизировать, стремясь к отражению действительности в логически
связных понятиях.
И первое, с чем столкнулась наука, было взаимодействие
бесконечного множества явлений, их непрестанное переплетение и смена,
неугомонное возникновение одних, исчезновение и гибель других. Прежде чем
обратиться к изучению деталей действительности, познание схватывает её как
поток изменений и взаимодействий. Несмотря на всю наивность и поверхностность
этого первоначального взгляда, первые шаги науки были в то же время первыми
шагами сознательной диалектики. «Всё течёт, ничто не пребывает и никогда не остаётся
тем же» — так характеризовал вечную изменчивость природы один из первых
диалектиков в истории науки древнегреческий философ Гераклит. Как передавали о
нём греки, «он сравнивает вещи с речным потоком и говорит, что нельзя дважды
войти в одну и ту же реку, она течёт, и мы окружены другой водой».[1]
В этих первых шагах познания, освобождающегося от
непосредственной связи с религией, мы находим сплошь да рядом отдельные
зародыши материалистической диалектики. Ленин в своих философских заметках
приводит весьма характерный отрывок из того же Гераклита: «Мир единый из всего
не создан никем из богов и никем из людей, а был, есть и будет вечно живым огнём,
закономерно воспламеняющимся и закономерно угасающим...» Ленин, разрабатывая
основной закон диалектики, прямо ссылался на образные и яркие формулировки.
Гераклита.
Гераклит был наиболее характерным, но не единственным
представителем того свежего в своей первобытной наивности периода познания,
когда ещё неразложенный по «учёным полочкам» мир понимался в его общем течении
и изменении. «Древнегреческие философы были все прирождёнными диалектиками».[2]
Однако общая картина развития, которую они давали в своих теориях, страдала
весьма существенной неполнотой. Их знакомство с частностями, с отдельными
явлениями было весьма слабым и неотчётливым. Они обращали «больше внимания на
ход движения, на переходы и сцепления, чем на то, что именно движется,
переходит, сцепляется».[3]
Они объявляли первичной основой всех изменений то воду, то
воздух, то огонь. И при этом они не исследовали изменений вещества в каждом
отдельном случае, а говорили об его превращаемости только для того, чтобы
характеризовать весь мир как единый изменчивый процесс. Для подтверждения своих
общих теорий они приводили подчас весьма яркие примеры. Но это были только примеры, а не глубокое систематическое
изучение предметов, только приблизительные и поверхностные представления,
только указания на то, что сразу бросается в глаза, без углублённого анализа
каждого отдельного явления В его существенной основе. Гераклит говорил,
например, что «части вселенной поделены на две половины, друг другу
противопоставленные: земля — на горы и равнину, вода — на сладкую и солёную...
равным образом атмосфера — на зиму и лето, а также на весну и осень...»[4]
Как далеко этой поэтической и поверхностной «конкретизации» диалектики до
результатов современной физики, химии, геологии и других частных наук! Совершенно
ясно, что, оставаясь в познании на поверхности отдельных явлений, греки не
могли достигнуть ясности и в понимании общих законов их развития.
Однако все эти и положительные и отрицательные стороны
первой ступени научного познания вполне соответствовали той общественной
практике, на основе которой развивалась греческая наука. В самом деле,
рабовладельцы мало интересовались развитием техники производства, материальный
труд был позорным уделом рабов. Организаторы политической власти,
мореплаватели, колонизаторы, купцы — греки не нуждались в подробном изучении
отдельных вещей. В своём потребительском подходе к вещам они могли
ограничиваться их внешними проявлениями. Вопрос об углублённой существенной
переделке вещей, возникающий в производстве, не вставал перед предприимчивым
купцом. И политическая их деятельность сводилась к борьбе между отдельными
группами свободных, не затрагивая самой сущности рабовладельческого строя. И в
то же время для политической деятельности и для больших колонизаторских
предприятий они нуждались в широком и связном мировоззрении, в котором
отражались бы общие черты изменчивой и многообразной действительности. Это
мировоззрение и давала греческая философия того периода. Но дальнейшее развитие
производства и классовой борьбы всё больше обнаруживало её недостатки, изучение
отдельных вещей становилось всё более актуальной задачей. В пределах самой
философии греков начался переход к следующей ступени познания, — к ступени, по
преимуществу расчленяющей целое на части, выделяющей отдельные вещи из их общей
связи, ступени, в основном, аналитической.
Правильное схватывание картины целого в первоначальных
мелькающих впечатлениях мы наблюдаем очень часто. Приезжающие в СССР
иностранные рабочие уже в массе первых впечатлений схватывают общий характер
социалистического строительства. Пожалуй в некоторых отношениях они лучше нас
самих могут оценить, как далеко мы ушли от капитализма. Однако, для того чтобы
принять практическое участие в организационной работе наших учреждений,
иностранцу необходимо вникнуть в детали, понять особую задачу каждого
отдельного учреждения и учесть особые трудности каждого участка
социалистического строительства.
Правильный охват целого служит руководящей нитью в разборке
деталей. Первый синтетический этап познания подготовляет изучение частей, даёт общую
ориентировку для дальнейшего аналитического исследования. Всякий хороший хозяйственник
знает, что для руководства тем или другим предприятием необходимо иметь
правильную общую политическую установку. Но если задержишься, только на этом и
не будешь изучать технику дела, вникая в каждую мелочь, то превратишься в
пустого аллилуйщика.
Точно так же обстоит дело во всякой практической работе и во
всяком познании. Никогда не успокаиваясь на достигнутых результатах, не
задерживаясь на пройденных этапах, не превращая отдельные ступени в целое, мы
должны идти вперёд, стремясь всё глубже проникнуть в действительность для более
глубокого и успешного её изменения.
На разбираемом нами этапе познания это углубление
достигалось прежде всего выделением отдельных вещей из их общей связи и
изучением особенности каждой из них. Для этого необходимо накопление огромного
фактического материала о физических явлениях, о различных веществах и
минералах, необходимо описание животных и растений и затем их классификация, — сравнение
и разделение на классы и виды явлений, веществ и живых организмов. Эта задача и
выполнялась в последнем, так называемом александрийском, периоде греческой
науки, в средние века и в начале нового времени.
Основная познавательная задача состояла в том, чтобы,
отвлекаясь от общей связи и изменений, рассматривая каждую вещь как
изолированную и покоящуюся, установить её специфическую неотъемлемую определённость,
которая отличает её от других вещей, изучить её качество. Но всё, что можно сказать об изолированной и покоящейся
вещи, сводится к описанию её отдельных сторон, её свойств. Качественная определённость
вещи была сведена таким образом к совокупности свойств. Вещь как нечто,
обладающее определёнными свойствами, — вот основной предмет изучения этого
периода науки.
Некоторые свойства сходны во многих вещах и играют в них по видимости
более существенную, по сравнению со свойствами, специфическими только для
отдельных вещей, роль. На основе этих более общих свойств производится первоначальная
классификация вещей и разложение каждой вещи на её составные части.
Возьмём для примера одну из важнейших отраслей знания
средних веков — алхимию (средневековая химия). Алхимики обратили внимание на
три основных, как им казалось, свойства тел: металлический блеск, горючесть и
прочность. Каждое вещество обладает в большей или меньшей степени этими
свойствами, поэтому каждое вещество они характеризовали определённой пропорцией
этих свойств. Не умея вскрыть более глубокую основу превращений вещества,
алхимики рассматривали эти свойства как самостоятельные элементы, из простого
сложения которых и образуются различные тела. Воплощением металлического блеска
они объявили ртуть, горючести — серу, химической прочности — соль.
Каждое свойство таким образом стало самостоятельным
качеством, самостоятельным началом, веществом, силой, способностью. При этом и
такое свойство, как превращаемость одних вещей в другие, алхимики считали
особым началом, особой способностью или силой и назвали этот таинственный
элемент превращаемости — философским камнем, камнем мудрецов. В течение ряда
веков усилия алхимиков были направлены на поиски «философского камня», который
в свою очередь явился бы ключом к добыванию золота.
На этом пути их постигли неизбежные неудачи, но неудачи
крайне плодотворные для развития науки. В этих поисках был накоплен огромный
фактический материал, было описано множество реальных свойств различных
химических соединений. Но чем дальше шло накопление фактического материала, тем
яснее обнаруживалась ограниченность этого этапа науки. Во всех областях природы
познание открывало всё новые и новые свойства, и каждое из них превращалось в
самостоятельное вещество или способность. При таком методе «объяснить» любое
явление не стоит никакою труда: дым летит вверх потому, что обладает
стремлением лететь вверх; стекло режет, так как обладает режущей силой; опий
усыпляет потому, что обладает усыпительной силой; дерево имеет растительную
способность и т. д. и т. п. Мысль терялась в необозримом количестве
таинственных сил, способностей и веществ, из которых состоят вещи и которые
ровно ничего не объясняли. «Объяснения» попросту повторяли то, что давало
эмпирическое описание свойств, — прибавлялись только пустые для научного
познания слова «сила» или «вещество» или «способность».
Решая задачу, необходимо поставленную ходом познания, наука
феодального общества «раздула» рассмотрение явлений и их свойств в
изолированности друг друга, этот необходимый, но подчинённый момент познания — в
целое мировоззрение, создав самую последовательную и закостенелую систему
метафизики (антидиалектики). Весь мир, по мнению средневековых метафизиков,
состоит из множества абсолютно самостоятельных сил и веществ. Ничто новое не
возникает, развития нет, так как все изменения сводятся к простому внешнему
соединению и разъединению неизменных самостоятельных сил. Сама изменяемость
оказалась самостоятельной субстанцией и понималась то в виде бога или дьявола,
то в виде философского камня и т. п. В противоположность диалектике,
которая рассматривает мир как совокупность текучих процессов, внутренне
связанных между собой общим ходом развития, средневековая наука видит только
механическую совокупность самостоятельных неизменных вещей. В то время как
диалектика вскрывает противоречивость каждого явления, каждого процесса,
средневековая наука выдвигает в качестве основного принципа пустое формальное
тождество, — горючесть есть горючее вещество, металлический блеск есть
металлический блеск, т. е. ртуть, и т. д. Каждое свойство само по
себе тождественно, непротиворечиво и неизменно, как устойчивая вещь. Недаром
это время прославилось расцветом схоластики — пустых словесных выкрутасов по
принципам строгой формальной логики.
Метафизическая ограниченность средневековой науки целиком
вытекала из ограниченности феодальной общественной практики. Раздробленность,
оторванность друг от друга феодальных поместий и городов, низкий уровень
техники сельского хозяйства и ремесла, закостенелость всех общественных
отношений — вот материальная основа превращения характерных черт одного из
этапов общественного познания в законченную метафизическую систему. Правда, средневековый ремесленник (а отчасти и
помещик-феодал) больше заинтересован в развитии материального производства, чем
греческий рабовладелец. Но при застойном характере производства технические
задачи заключались не в коренной переделке вещей, а в комбинировании готовых вещей, в ловкости применения веками
сложившейся техники к материалам, поставляемым в более или менее готовом виде,
природой.
Классовые интересы феодалов и цеховых мастеров, стремившихся
в своём мировоззрении увековечить феодальную ограниченность, превращали этот
метод в закостенелую систему.
Но на почве феодализма и первое время методами феодализма
подготовлялся и развивался капиталистический способ производства. Развитие
торгового капитала, разлагавшего цельность феодальных порядков, вызвало
алхимическую погоню за золотом. В этих попытках, часто шарлатанских, сказалось
бессилие феодальной культуры разрешать реальные производственные задачи,
встававшие в конце средних веков в порядок дня.
Однако далеко не только в условиях феодализма встречаемся мы
с этой разновидностью метафизического метода. Чем сложнее та или иная
закономерность, тем более высокие ступени развития общества могут поставить и
разрешить задачу практического овладения ею. Химия запаздывает по сравнению с
механической физикой, биология — по сравнению с физико-химической группой наук.
Особую живучесть метафизика свойств обнаружила в буржуазном
обществознании. В нём она нашла своё выражение в виде так называемой теории
факторов.
На вопрос, почему Франция в эпоху Наполеона вела
завоевательные войны, сторонник теории факторов ответит, что во Франции на
время стал господствовать такой фактор, как идея славы и завоеваний, идея,
которую распространял Наполеон. Почему в капиталистических странах существует «излишек»
населения, не находящий себе работы? Потому что рабочие слишком быстро
размножаются, действует биологический фактор прироста народонаселения. Почему
между турками и болгарами происходили бесчисленные войны? Потому что действовал
фактор национального антагонизма.
Конечно в толстых книгах учёных исследователей дело выглядит
значительно сложнее, чем мы изобразили в приведённых примерах. Но если из массы
фактического материала и педантичных соображений об отдельных частностях
выделить постановку и метод разрешения вопросов, мы ничего иного не найдём,
кроме той же «усыпительной силы опиума» и «режущей силы стекла».
В ряде направлений буржуазной науки делались не раз более
или менее удачные попытки преодолеть ограниченность теории факторов, но никогда
не удавалось вытеснить её окончательно. В последнее время, в эпоху упадка
капитализма, мы видим известное возрождение метафизики изолированных свойств
как в общественных науках, так и по всей линии буржуазной идеологии.
И вполне понятно почему. Когда классы и партии
противодействуют глубокому изменению общественных отношений и стремятся для
этого к простому комбинированию готовых, сложившихся отношений, — идеологическим
оружием этих классов выступает метафизика самостоятельных свойств.
Идеология основной опоры современного капитализма,
социал-фашистов, даёт не мало ярких примеров глубокого упадка буржуазной мысли,
возврата её к методам средневековья.
К. Каутский, например, утверждает, будто в эпоху империализма
в странах промышленного капитала действует стремление к завоеванию. Для того
чтобы не было войн, надо противопоставить этому стремлению такой фактор, как
стремление к миру, пропаганду мирной организации хозяйства.
Отними от железа свойства горючести, прибавь в нужной пропорции
металлического блеска и химической устойчивости — и получишь золото, — говорили
средневековые алхимики. Социал-интервент Карл Каутский таким же образом
предлагает «скомбинировать» положительные свойства эпохи империализма (концентрация
производства) с положительным свойством доимпериалистической эпохи (мирная
экономическая политика). Он сочиняет вредную и пустую утопию, в которой
метафизика самостоятельных свойств должна отвлекать рабочую массу от углублённого
понимания единой сущности загнивающего капитализма.
Ленин, критикуя мелкобуржуазные мечты народников о вечном
сохранении мелкого производства, писал: «И в самом деле как это просто. Хорошее
«брать» отовсюду — и дело в шляпе. От средневековых форм «взять» принадлежность
средств производства работнику, а от новых (т. е. капиталистических) форм «взять»
свободу, равенство, просвещение, культуру... «взять» хорошее оттуда, да ещё оттуда.
Философ этот (Михайловский) чисто метафизически смотрит на общественные
отношения, как на простой механический агрегат тех или других институтов,
простое механическое сцепление тех или других явлений. Он вырывает одно из
таких явлений — принадлежность земли землевладельцу в средневековых формах — и
думает, что его можно точно так же пересадить во всякие другие формы, как
кирпич переложить из одного здания в другое».[5]
Между тем совершенно ясно, что невозможно отделить
принадлежность земли крестьянину в средние века от эксплуатации этого
крестьянина помещиком. Превращая отдельные свойства целого в самостоятельные
силы, метафизик Михайловский не видел целостной связи общественных явлений.
В эклектической метафизике Михайловского проявилось бессилие
мелкой буржуазии противостоять развитию капитализма.
Ту же метафизику самостоятельных свойств мы находим на
многих страницах истории троцкизма. Троцкий постоянно выступал с
авантюристическими планами различных комбинаций. Во время профсоюзной дискуссии
он предлагал механически перенести метод командования, сыгравший большую роль в
военном деле, на работу профсоюзов.
Столь характерный для него метафизический разрыв политики и
экономики в качестве методологического корня имеет ту же историю факторов. В
России — считает мистер Троцкий — для построения социализма достаточно силён
политический фактор, но не хватает экономического, — в России построение
социализма невозможно.
Во всех приведённых примерах мы видим те же разобранные выше
черты:
во-первых — поверхностный взгляд, довольствующийся
констатированием отдельных, бросающихся в глаза свойств;
во-вторых — понимание свойств, как отделимых друг от друга вещей;
в-третьих — неизменность, тождественность свойств в
различных вещах, которые рассматриваются как различные внешние комбинации этих
свойств.
Свойство абсолютно тождественно себе самому — вот основной
формально-логический принцип метафизики самостоятельных свойств.
Комментариев нет:
Отправить комментарий