четверг, 18 мая 2017 г.

От метафизики свойств к метафизике отношений

Вопрос о принадлежности вещи того или другого свойства совсем не так прост, как это представляется с первого взгляда. Для большинства людей железо — образец твёрдого вещества. А шлифовщик драгоценных камней презрительно говорит о плохом материале: мягок, как железо. По отношению к дереву железо твёрдо, по отношению к алмазу оно мягко.
Нет абсолютной твёрдости и абсолютной мягкости самих по себе. Твёрдость вещи проявляется в отношении к другим вещам. И в зависимости от того, к каким вещам она относится, её свойства проявляются то так, то иначе. И так дело обстоит со всеми свойствами. Иного работника в течение многих лет считают бездарным и ни к чему не пригодным, а приставьте его к надлежащему делу, и он может обнаружить по отношению к нему большие дарования. Дождь может быть благом, а может быть и злом, смотря по обстоятельствам. Пустыни, окружающие долину Нила, в которой расположен Египет, на ранней ступени способствовали развитию его производительных сил, так как служили естественной преградой от набегов диких кочевников. На более поздней ступени, когда Египет созрел для торговых сношений с другими странами, эти же пустыни стали препятствием для его дальнейшего экономического роста.
Все свойства существуют лишь в определённых отношениях, все свойства относительны — вот вывод, к которому приводит познание взаимодействия вещей.
Средневековые алхимики изучали отдельные свойства, произвольно вырванные из общего взаимодействия вещей, и потому эти свойства могли казаться им чем-то абсолютным и неизменным. Но как только расширился круг наблюдения, и люди начали сравнивать множество свойств, следя за их изменениями вместе с изменением вещей, познание неизбежно должно было отказаться от алхимической метафизики.
И тогда встал новый, для алхимика совершенно неожиданный, вопрос: какой из двух или многих взаимодействующих вещей принадлежит то или иное свойство? Средневековые учёные нисколько не сомневались в том, что стеклу принадлежит особая режущая или ранящая сила. Представитель новой эпохи, английский учёный Бойль, высмеивая этот взгляд, показал, что суть дела заключается вовсе не в стекле, а во взаимоотношении стекла с определёнными свойствами живого вещества. Он доказал, что потогонные, усыпительные и прочие лекарства вовсе не обладают соответствующими абсолютными силами или качествами, а что их действие должно быть объяснено из их взаимодействия с организмом. Однако сослаться на взаимодействие весьма легко. Гораздо труднее определить, в чём заключается участие каждой стороны во взаимодействии, в чём лежит основная причина того, что взаимодействие приводит к определённому результату.
Всякое отношение двусторонне. Если а относится к б, то б само относится к а. Пустыни на разных этапах по-разному влияли на развитие Египта. Но в чём заключается корень этого влияния — в различных географических свойствах пустыни или в изменении свойств египетской экономики?
Вещи, вступающие в отношения, взаимно проявляют свои свойства друг через друга, как бы взаимно отражаются друг в друге. Свойства пустыни отражались по-разному в различных стадиях египетской истории и, обратно, свойства этапов развития Египта отражались в различном влиянии пустыни. Каждая сторона определяется через отношение к другой, каждая имеет лишь соотносительную определённость. Раскрытию этого взаимного, так называемого рефлективного (рефлекс — отражение) отношения Маркс и Энгельс, вслед за Гегелем, приписывали весьма большую роль.
«Такие соотносительные определения, — писал Маркс, — представляют вообще нечто весьма своеобразное. Например этот человек — король лишь потому, что другие люди относятся к нему, как подданные. Между тем они думают, наоборот, что они подданные потому, что он — король».[1]
Всякий, кто заглядывал в первые главы «Капитала», знает, что в постановке всех основных вопросов теории стоимости Маркс исходит из рефлективных отношений обмениваемых товаров, товара и денег, товаропроизводителей между собой. Разоблачая товарный фетишизм, Маркс доказал, что «свойство» иметь стоимость, приписываемое товару как вещи, на самом деле является выражением определённого общественного отношения.
Открытие относительности свойств было первым шагом буржуазной науки начала нового времени, и, нужно отметить, шагом весьма значительным. Исследования Галилея, Декарта, Бойля и других естествоиспытателей и философов развеяли, как дым, учение о таинственных силах и качествах средневековой физико-химической науки. «Усыпительная сила» опиума стала предметом всеобщих насмешек, и Мольер в своих блестящих комедиях вывел её сторонников на сцену в роли комических дураков.
Однако указание на относительность свойств само по себе объясняет очень мало. Оно отсылает от одной вещи к другой и от второй обратно к первой, от географии к экономике и от экономики обратно к географии, и не даёт единого и цельного объяснения ни одному явлению, ни одному процессу. Учение о свойствах нельзя исчерпать открытием их относительности. Необходимо дать положительную разработку вопроса. И буржуазная наука сделала попытку дать такое положительное учение в теории так называемых первичных и вторичных свойств.
Прежде всего основатели этой теории выделили ряд свойств вещей (цвет, вкус, запах, звук), которые воспринимаются нами непосредственно в виде ощущения, и объявили их существующими только в отношениях к нашим органам чувств, субъективными. Это — так называемые вторичные свойства. Остальные — так называемые первичные свойства — они считали принадлежащими вещам самим по себе, существующими в объективной действительности. Вторичные являются отношениями первичных к нашему восприятию.
Разве в щекочущей руке существует какая-либо сила щекотки? — спрашивал Галилей. Рука касается тела, и это касание вызывает в нас особое ощущение, которое совсем не похоже ни на руку и ни на её движения. Движение руки, её прикосновение, перемещение по нашему телу есть первичное, объективное свойство, ощущение щекотки — вторичное, субъективное.
Теплота не есть особая сила, а простое движение частиц в пространстве, простое их перемещение, которое отражается в нашем сознании как вторичное свойство, как ощущение тепла.
Первичные свойства весьма немногочисленны. Это — пространственная форма и положение тел, перемещение, касание другого тела и следовательно непроницаемость. Все прочие различия явлений по цвету, звуку, запаху, вкусу относятся к свойствам вторичным. Эти свойства субъективны и ни в какой мере не отражают процессов, происходящих в объективной действительности.
Всё в природе состоит из бескачественной, бесцветной, беззвучной материи, и всё разнообразие явлений сводится к механике её тождественных частиц, к их пространственным комбинациям и перемещениям.
В борьбе с метафизикой свойств наиболее прогрессивные направления буржуазной науки XVII и XVIII вв. заняли позицию механистического материализма. По сравнению со средневековым мировоззрением это было крупным шагом вперёд. Вместо того чтобы заниматься нагромождением таинственных сил и изолированных, ничем не объяснимых качеств, познание обратилось к изучению движения, хотя и в самой простой его форме, — к изучению механического движения. Вместо того чтобы «объяснять» поднятие воды в насосе тем, что природа «боится пустоты», стали исследовать реальные механические процессы движения жидкостей, и Торричелли открыл давление воздуха. Перестали приписывать организму растительные, двигательные, питательные и всякие прочие силы и способности и обратились к изучению механических, хотя и самых элементарных, но реальных движений в жизнедеятельности организма, и Гарвей открыл кровообращение.
Новая точка зрения оказалась весьма плодотворной и дала основу для множества ценнейших открытий. Прав был один из основоположников механицизма, крупнейший французский философ XVII в. Рене Декарт, когда писал о своих методологических принципах: «Эти основные понятия показали мне возможность достигнуть воззрений, которые могли бы принести для жизни обильные плоды, и взамен умозрительной и школьной философии выработать практическую философию, при помощи которой мы могли бы составить себе такое же ясное представление о силе и действии огня, воды, воздуха, звёзд, неба и других окружающих нас тел, как о работе наших ремесленников».[2]
В этой мысли Декарта, кроме резкого и сознательного противопоставления метода «практической философии» «умозрительной и школьной философии» средневековья, замечательна, и выраженная в ней, хотя несомненно и неосознанно для Декарта, связь новых форм мышления с современной, ремесленного типа, производственной практикой.
Плодотворность механистического естествознания вытекала из его тесной связи с этой производственной практикой.
Ремесленное и мануфактурное производство того времени было по преимуществу механическим. Механическими были ведущие отрасли промышленности — горное дело, обработка металла, зодчество, прядение и ткачество, морское кораблестроение. Воздействие на предмет труда было по преимуществу непосредственным воздействием рабочего орудия. В центре внимания были не изменения вещества, а те механические приёмы, которыми оно вызывалось. «Машины» того времени были, в основном простыми комбинациями всё того же рычага, блока, ворота, наклонной плоскости, винта, известных ещё древним. Поэтому и естествознание того периода занималось исследованием движения тел и систем тел под влиянием приложенных к ним сил, условий равновесия телодвижения жидкостей и т. п.
Механически «объяснялись» химические свойства вещества, жизненные явления «объяснялись» по аналогии с действиями механических автоматов. Спинозе; например, представлялось «ясным и очевидным» следующее объяснение различия во вкусе селитры и азотной кислоты (которая называлась тогда «селитренным спиртом»):... «Частицы селитры, если их положить на язык, ложатся на него, вследствие своего спокойного состояния, наиболее широкими из своих граней, и тем закрывают поры его — что и является причиной ощущаемого холода... Но если частицы эти кладутся на язык в состоянии возбуждения и движения (Спиноза здесь уже имеет в виду «селитренный спирт», который, по его мнению, состоит из тех же частиц, что селитра, но находящихся «в состоянии возбуждения и движения». — Авторы), то они попадают на него своими острыми рёбрами, проникают в его поры... так игла, попадая на язык, вызывает различные ощущения, смотря по тому, соприкасается ли она с ним своим острием, или своей длинной поверхностью».[3] Увлечение автоматическими куклами при владетельных дворах в XVII в. являлось таким же отражением того общего в «просвещённых» кругах взгляда, что свойства всякого целого, в том числе и живого организма, должны найти свою разгадку в механических отношениях частей.
Для буржуазной науки начала нового времени образцом для познания, для «воспроизведения в мышлении» объективных связей вещей, являлись те механические связи, которые устанавливались в предметах труда для образования продукта в процессе ремесленного и мануфактурного производства и к которым, как основным, приковывалось его внимание.
Отсюда относительная историческая ценность механистического метода, но отсюда же его односторонность и ограниченность. Как ни ценна была разработка механики Галилеем, Торричелли и другими, но их стремление свести всё разнообразие явлений природы и общества к механическим отношениям принципиально лишало их возможности дать правильное решение проблемы свойств.
Новая односторонность, возведённая во всеобщий принцип, неизбежно должна была стать новой формой метафизического мировоззрения. Весь мир оказался разорванным на две самостоятельные части. Всю изменчивость и многообразие качеств механисты отнесли за счёт вторичных свойств, т. е. за счёт субъективной видимости, за счёт пустой иллюзии.
Действительный мир, как он существует сам по себе в своих первичных свойствах, с их точки зрения, однообразен и неизменен. Элементы материи тождественны и неизменны. Все их отношения сводятся к внешним комбинациям в пространстве и к простому механическому соприкосновению.
В действительном мире нет развития, есть лишь движения в одном и том же кругу. Нет самодвижения материи, а лишь механическое перемещение под влиянием внешнего толчка. Место метафизики абсолютно неизменных свойств заняла метафизика абсолютных бескачественных частиц и их отношений.
А как быть со свойствами? Как решает механицизм эту проблему?
Если все частицы материи тождественны, то различие вещей по их свойствам возможно лишь в результате различного отношения между частицами. Вещи различаются по своей внешней пространственной форме, по тому, что их частицы различно расположены друг в отношении друга. Вещи различаются по механическому движению своих частиц, т. е. опять-таки по тем внешним отношениям, которые складываются между частицами. Первичные, действительно объективные свойства жидкости и твёрдого тела различаются только большей или меньшей связанностью своих частиц в их относительных движениях.
Все вещи различаются только внешней механической конструкцией. Всё состоит из элементов и их отношений, — повторяют часто сторонники механицизма, — элементы являются бескачественными носителями отношений, отношения выступают как свойства различных вещей.
Как видим, механистический материализм крайне просто «разрешает» поставленную им проблему. Открыв, что свойство относительно, он объявил, что оно сводится к отношению, он свёл все различия вещей к внешним механическим отношениям.
Вторичные качественно различные свойства суть также только отношения, а именно отношения бескачественных вещей к нашим органам чувств. Определённые движения частиц, взятые в отношении к нашему сознанию, дают ощущение тепла; другие, более мелкие, движения — ощущение света и различие цветов. Животное есть машина и только, но отношение этой машины к нашему восприятию даёт впечатление живого организма, и т. д. и т. п.
Итак, различив два рода отношений, — во-первых отношений частиц материй между собой и во-вторых отношение их комбинаций к органам чувств, — механисты разделили все явления на первичные и вторичные свойства. С точки зрения механицизма задача познания заключается в том, чтобы, разоблачая ложную видимость вторичных свойств, сводить все явления природы к первичным механическим отношениям.
Французские материалисты XVIII в., широко применявшие механистический метод, указывали не раз на бесчисленное количество внешних друг другу причин, обусловливающих общественное развитие. Например введение нового закона определяется множеством обстоятельств, среди которых значительную роль играет действие законодателя, а это последнее зависит от его настроения, которое в свою очередь может определяться погодой, а погода в Париже изменилась потому, что в Африке дул самум, и т. д., до бесконечности.
Мы взяли только одну цепь обстоятельств, а во всяком общественном процессе их бесконечно много, и все они взаимодействуют между собой. Попробуйте, руководствуясь этим методом, определить, в какую сторону изменится общественный строй данной страны. Французские материалисты спорили между собой о том, что является определяющим во взаимодействии географической среды и общественного развития. Спорили о том, мнение ли людей определяется обстоятельствами, общественным строем, или обратно — общественный строй зависит от человеческих мнений. И как показали их дискуссии, с механистической точки зрения можно приводить бесконечное количество доводов как за, так и против любого решения этих вопросов.
Механистическое учение о свойствах, как отношениях отдельных частиц, ведёт к абсолютному релятивизму, к чистой относительности, на основе которой нельзя сказать ничего определённого о свойствах вещи, так как эти свойства суть её отношения с бесконечным количеством других вещей. «Шальной атом», залетевший в голову законодателя, может изменить ход всемирной истории — говорили материалисты XVIII в. Атом сам по себе не обладает этим «свойством», оно возникает от его отношения к другим, бесчисленным частицам, и кто скажет заранее — возникнет это «свойство» или нет. Сами того не желая, механисты приходят к выводу: нельзя знать ничего определённого о конкретных вещах, кроме той абстрактной истины, что они подчинены общим законам механики.
А чистый релятивизм и агностицизм, как мы знаем, есть главная опора субъективизма. Механистический материализм благодаря своей метафизической ограниченности ведёт прямо к субъективному идеализму. И путь этот совсем не так далёк. Переход к идеалистическим позициям намечают сами механисты своим учением о субъективности «вторичных свойств». В самом деле, утверждая, что качественные различия вещей, качественно различные свойства существуют только в нашем сознании, механисты создают разрыв между объективной действительностью и нашим представлением о ней.
Нам нужно отвлечься от иллюзорной видимости ощущений, при помощи отвлечённого рассуждения отодвинуть её, как мы отодвигаем занавес, желая узнать, что скрывает он за собой, — и только тогда мы столкнёмся с действительным объективным миром чистой механики, миром беззвучного и невидимого перемещения бескачественных частиц.
Чувственные представления о предмете — учит механицизм — совсем не отображают его, они только соответствуют ему. Как иероглиф есть значок, и нисколько не похож на обозначаемый им предмет, так и наше чувственное представление лишь соответствует определённому предмету, является только его иероглифом. Мы видим одного человека румяным, другого — бледным. На самом деле каждый из них является лишь определённой комбинацией бескачественных частиц. Но очевидно перемещение частиц, одного как-то отличается от перемещения частиц другого, и потому каждому из этих людей соответствует иной «иероглиф» в виде нашего чувственного представления. Разделение свойств на первичные и вторичные неизбежно связано с теорией иероглифов, с теорией символического обозначения объективной действительности субъективными обманчивыми представлениями.
Однако можем ли мы остановиться на этом? Почему мы должны признавать, что понятие о так называемых первичных свойствах, о перемещении и пространственных формах тел отображает объективную действительность так, как она существует на самом деле? Ведь и об этих свойствах мы узнаём не иначе, как исходя из ощущений. Если мы считаем чувственное впечатление иероглифами, мы должны и понятия механики признать не образами, а лишь значками неизвестной объективной действительности.
Плеханов, который, вслед за некоторыми буржуазными естествоиспытателями, защищал иероглифическую теорию, в своих колебаниях доходил иной раз до того, что даже пространство и время объявлял иероглифами неизвестных сторон неизвестного объективного мира.
Как видим, сведение свойств к внешним отношениям ведёт к абсолютному релятивизму и субъективизму.
«Что есть истина?» — опрашивают с высокомерным скептицизмом мудрецы и пророки буржуазного индивидуализма, отражая «удовлетворённость» буржуазной души настоящим и её страх перед всем новым и революционным. Скептической критикой познания, неверием в объективную истину они стремятся защитить свою буржуазную объективную действительность — капитализм — от всякой подлинной революционной критики. В эту эпоху господства капиталистических порядков буржуазная философия хватается за все слабые реакционные черты механицизма, за релятивизм, субъективизм, метафизичность, и раздувает эти черты в целое субъективно-идеалистическое мировоззрение. Всё относительно, абсолютны только неизменные частицы материи, движущиеся в пространстве, — говорят механисты.
Субъективный идеализм, отрицая объективное существование материи, её частиц и пространства, доводит точку зрения относительности, свойственную механицизму, до крайних пределов.
Первичные механические свойства объективны, — вторичные свойства субъективны, они существуют в нашем сознании только как наше ощущение — утверждает механицизм.
Субъективный идеализм, отправляясь от той же субъективности вторичных свойств и сводя к ним первичные, превращается в чистый субъективизм, — существуют только наши ощущения, все вещи и их так называемые первичные свойства, суть скомбинированные сознанием комплексы ощущений.
Сторонники механицизма, сводя все свойства к внешним отношениям, бессильны вскрыть единую цельную основу сложного сплетения взаимодействующих вещей. Субъективные идеалисты, углубляя и развивая дальше метафизику только внешней связанности явлений, превращают порок механицизма в идеалистическую добродетель: они утверждают, что у явлений и нет никакой объективной основы, и потому любому их комплексу можно дать любое объяснение; нет правильных или неправильных теорий, — выбор того или иного объяснения целиком зависит от субъективной точки зрения, от субъективного произвола, от «удобства ума». Любые объяснения хороши для того, кому они нравятся, и нет никакой истины вне произвольных человеческих мнений.
Между механистическим материализмом и субъективным идеализмом различие огромное. Одни признают существование материи, другие её отвергают. Одни связывают вещи реальными механическими отношениями, другие признают и вещи и связи только как «факты сознания». Но релятивизм и метафизика составляют общие черты обоих философских направлений.
В самом деле. И там и тут свойства не вытекают из внутренней природы вещей, а сводятся к внешним отношениям; одна и та же метафизика оторванных друг от друга элементов и их внешних связей приводит и тех и других к абсолютному релятивизму, к отказу от борьбы за единую, вечно развивающуюся объективную истину. Невозможно отрицать близкое родство между механицизмом и субъективным идеализмом, — между ними существует глубокая взаимная связь.
Претендуя на абсолютную объективную истину и третируя во имя этой истины обманчивость чувственных свойств, механисты сами идут к крайнему субъективизму.
Таким образом относительность свойств механисты превратили в абсолют и в противоположность метафизике феодализма свели свойства к внешним отношениям бескачественных частиц между собою (первичные свойства) и к нашим органам чувств (вторичные свойства). Этим самым была открыта широкая дорога в тупик релятивизма и субъективно-идеалистической поповщины.
Дальнейшее развитие общественной практики уже в рамках капитализма поставило новую познавательную задачу. Необходимо было преодолеть ограниченность механицизма для того, чтобы открыть путь к изучению качественно-своеобразных форм движения в природе и в обществе. Развитие физики, химии, биологии и общественных наук требовало новых методологических установок. Проблемы, которые поставил, но не разрешил механицизм, нужно было решить на новых путях. В тяжёлых муках наука начала рождать диалектический метод.
Но только в идеологии пролетариата, только в работах Маркса, Энгельса, Ленина познание вышло на широкую дорогу сознательной и последовательной разработки диалектического материализма. В частности только на этом новом этапе проблема качества и свойства, поставленная, но не решённая метафизическими системами прошлого, получила своё действительное разрешение.




[1] Маркс. Капитал, т. I, стр. 19.
[2] Декарт. Рассуждения о методе, часть 6.
[3] Спиноза. Переписка. Письмо 6‑е.

Вернуться к оглавлению.

Комментариев нет: