среда, 1 марта 2017 г.

Глава XIV. Принижение сознательности руководителей движения.

В следующей части нашей работы мы подробней остановимся на этом новом течении социал-демократического движения в России, течении, которое с полным правом может быть названо детищем, прижитым от незаконного сожительства буржуазного «легального» марксизма с идеологией стихийно растущего рабочего движения. Как тот, так и другая могли развиться лишь на почве быстро прогрессирующего капитализма. В момент подъёма промышленности русская европеизированная промышленная буржуазия должна была почувствовать себя стеснённой самодержавно-полицейским строем нашего государства. Она не могла простить самодержавию удара, нанесённого ей русско-германским торговым договором заключённым в интересах наших аграриев. В обложении промышленных предприятий трёхпроцентным сбором и в введении квартирного налога она усматривает грозные предвестники перехода к подоходному налогу. С другой стороны, крупная промышленная буржуазия видит, что рабочее движение растёт, что оно уже не миф, так как даже правительство принуждено с ним считаться (закон 2 июня 1897 г.), что это движение уже с самого начала грозит принять классовой характер и неминуемо идёт к сознательной борьбе за политическую свободу. Политическая свобода нужна была и крупной буржуазии. Она чувствовала, что единственной реальной силой, которая могла бы ограничить самодержавие, вырвать у него необходимые для буржуазии уступки, был рабочий класс. Но она понимала, что борьба рабочего класса — оружие обоюдоострое, и что рабочие только тогда могут сыграть роль «кули» революции, когда они бессознательны, когда они ведут политическую борьбу не как класс, резко отмежёванный от других классов, не как самостоятельная партия, а в хвосте буржуазии.
Чисто экономическая борьба рабочих менее всего опасна крупной буржуазии. Уже на знаменитом заседании московского отделения «Общества для содействия мануфактурной промышленности» в 1895 г. представители крупнейших мануфактурных предприятий Московской и смежных губерний в полном согласии с представителями лодзинского отделения того же общества признали, что от уступок рабочему движению, проведённых законодательным путём, крупная промышленность не только не пострадает, но, наоборот, даже выиграет вследствие конкуренции с средними и мелкими предприятиями, для которых такие уступки означают крах.
Итак, особенно опасаться организованного стачечного движения крупной буржуазии не приходилось. Она готова была примириться с рабочим движением, но под условием отказа его от самостоятельной политической борьбы, от выставления самостоятельной политической платформы. Марксизм, подчёркивавший прогрессивную сторону переживаемого Россией экономического переворота, борющийся со всеми остатками старых дореформенных порядков, обнаруживавший и изобличавший всю бесплодность попыток поддержать старые полусгнившие устои и видевший даже зло в недостаточном развитии капитала — являлся желанным союзником для крупной буржуазии. Она быстро усваивает его терминологию; её признанные органы, вплоть до «Вестника Финансов и Промышленности», любезно предоставляют свои столбцы марксистам; марксистским духом веет даже от всеподданнейших докладов министра финансов, этого чиновного ходатая русской крупной буржуазии.
Но, идя за Марксом, буржуазия хочет превратить его в своего идеолога, хочет лишить его всей его классовой сущности. Выставляя легальных марксистов — Булгакова, Струве и Ко своими идеологами, крупная буржуазия накладывает на них печать своей классовой психологии, своих классовых вожделений. Развивайте сознание рабочих, — диктует она им, — изобличайте перед ними существующий политический строй, призывайте их к экономической борьбе, но, критикуя марксовскую ересь о революционной роли рабочего класса, т. е. «теорию социалистической миссии пролетариата», разбивая в пух его «теорию обнищания», готовьте нам, буржуазии, послушных илотов, которые пойдут под нашим знаменем в бой за политическую свободу. Такой ход мыслей должен был естественно выработаться у апологетов капитализма, у идеологов крупной буржуазии, так называемых «легальных» марксистов.
Первые социал-демократы, воспитанные на оригинальных трудах отцов социал-демократии, не дали себя провести «легальным» марксистам; они соглашались с их критикой реакционных, мелкобуржуазных народнических утопий, но твёрдо стояли на точке зрения научного социализма. Как в Москве, так и в Питере «Критические заметки» Струве немедленно получили надлежащую оценку, и революционные социал-демократы поторопились отмежеваться от него[1]. Михайловский долго смеялся над истинными и неистинными «учениками» — ему было выгодно смешивать их в одну кучу. Позднейшие поколения социал-демократов, воспитанные исключительно на легальной литературе не сумели, к сожалению, отличить «истинных» марксистов, его революционных последователей, от «неистинных», «легальных» вульгаризаторов Маркса. Познакомившись с принципами научного социализма только по этой вульгаризации, они пошли сами и повели рабочее движение по линии, которая более всего была по душе крупной буржуазии, а, именно по линии, ведущей к тред-юнионизму, к отказу рабочего класса от самостоятельной политической роли. Считаясь с наличностью уже возникшего рабочего движения, и, видя невозможность избавиться от него, идеологи крупной буржуазии естественно предпочли тред-юнионизм социал-демократизму. Малосознательная социал-демократия в лице «молодых», отказываясь на время по тактическим соображениям от политической агитации, бессознательно сыграла на руку крупной буржуазии, поведя рабочих к тред-юнионизму и тем фактически превращая рабочее движение в придаток буржуазного либерализма.
До конца 1897 г. это движение только намечается, преобладает ещё старое революционное течение. «Союзы борьбы за освобождение рабочего класса», — как, после успешного выступления Петербургского Союза, стали называть себя социал-демократические организации в Москве, Иваново-Вознесенске, Киеве и Екатеринославе, — и остальные организации: в Нижнем, Одессе, Самаре и Харькове, ведут решительную социал-демократическую агитацию.
Московская организация в своей революционной ортодоксальности особенно подозрительно относилась ко всему тому, что могло вызвать ложное толкование. Так, например, она не одобряла агитационной литературы для рабочих, которую давала группа «Освобождение Труда», потому что видела в этой литературе лишь голое противопоставление западноевропейской «свободы» русскому самодержавному произволу. Посылая своего делегата заграницу к группе «Освобождение Труда», она выставляет требование, чтобы в популярной литературе, наряду с критикой самодержавия, непременно давалась и критика буржуазного конституционализма Западной Европы. Когда в 1895 г. из заграницы была получена напечатанная там брошюра «Рабочий день», Московская организация не решилась распространять её без комментариев; она предпочла даже вырвать заключительную страницу этой брошюры, где говорилось о свободах, которыми пользуются рабочие в Западной Европе, и совершенно отсутствовали указания на то, что эти свободы далеко неполны, и что качество их находится в прямой зависимости от степени сплочённости и сознательности рабочего класса данной страны. На конференции московских и нижегородских работников, о которой мы говорили выше, было постановлено, что главная задача русских социал-демократов заключается в том, чтобы сразу начать воспитывать русских рабочих для самостоятельного политического выступления и тем предотвратить всякую возможность превращения его в простой придаток буржуазного освободительного движения. Уже на первом майском празднике в Москве в 1895 г. сами рабочие (и притом рабочие не из самых сознательных) выражали недовольство нашей литературой за то, что она, указывая на современное положение западноевропейских товарищей, совершенно умалчивает о путях, какими они добились этого положения, о том, как они боролись за свободу, и как должны в свою очередь бороться русские рабочие.
Вообще, тогдашняя заграничная литература в этом смысле совершенно перестала удовлетворять потребности движения. Она не давала ни одного практического лозунга, который не был бы уже аксиомой для действующего агитатора и всех сознательных рабочих. Ошибка группы «Освобождение Труда» заключалась в том, что она слишком переоценивала в то время значение «социалистической» интеллигенции. В своей литературе она обращалась главным образом к ней, доказывая ей необходимость «возбуждения сознательно политического движения в среде рабочего класса»; она говорила, что «от нашей социалистической интеллигенции в значительной степени зависит будущее решение этого вопроса[2], что «без рабочих, сознающих свои классовые интересы, нет социализма[3], что «социалистическая интеллигенция — это тот фермент, который, попав в благоприятную (т. е. в рабочую) среду, может развить в ней брожение, которое приведёт к возникновению социалистической партии»[4]. Все эти безусловно верные мысли попадали, однако, не по адресу. В широкие слои интеллигенции, как мы видели, брошюры группы «Освобождение Труда» не попадали вовсе, так как большинство активных социал-демократов порвали почти все связи с интеллигентской публикой; эти брошюры читались только узким кругом сознательных рабочих, которые вполне уже стояли на точке зрения группы «Освобождение Труда». Но эти рабочие желали действовать, хотели стать тем «ферментом», о котором говорил Плеханов, стремились развивать сознание масс и требовали от группы «Освобождение Труда», в которой они видели своего идеолога и единственный источник социал-демократической литературы, чтобы она дала им и оружие для работы среди масс.
Сознательные рабочие и социал-демократы — практики (а только практики и были в то время в России) требовали от своих теоретиков, чтобы они дали им материал для агитации в духе тех идей, которым учили эти теоретики. Весь трагизм положения, в какое попала группа «Освобождение Труда» в средине 1890‑х годов, и заключался в том, что она не поняла этих требований. Она продолжала говорить о «будущем рабочем движении» и занята была исключительно тем, что отстаивала перед интеллигенцией неизбежность этого движения. А между тем движение это уже началось и требовало себе руководства. Другими словами, благодаря своей оторванности от русской действительности, заграничная группа «Освобождение Труда» просмотрела начало у нас массового рабочего движения и, толкуя в своих изданиях о необходимости проникновения в массу, о необходимости агитации, продолжала в сущности вести только пропаганду, совершенно почти не давала никакой агитационной литературы[5] и фактически таким образом отстранялась от руководства уже зародившимся движением.
В самой России ещё не успели выделиться теоретики-социал-демократы, но если даже они и имелись[6], то в их распоряжении не было техники, при помощи которой они могли бы создать широкую агитационную (брошюрочную) литературу. Русские же эмигранты, состоявшие исключительно из теоретиков, оторванных от практической работы, не поняли насущной потребности в этой литературе. В этом-то обстоятельстве несомненно кроется причина, почему группа «Освобождение Труда» вынуждена была на известное время уступить место идейных руководителей, так называемым, «молодым» воспитанникам легального марксизма. Когда в средине 1890‑х годов возник конфликт между русскими практиками и заграничными теоретиками, русские практики в идейном отношении стояли вполне на точке зрения группы «Освобождение Труда», но были очень недовольны тем, что эта точка зрения всё ещё только пропагандировалась группой, а не агитировалась.
Вполне доверяя опыту и, главное, знаниям эмигрантов, русские социал-демократы требовали от группы «Освобождение Труда», чтобы она взяла на себя практическое руководство движением; а так как она этого не сделала, то движением начали руководить местные организации — каждая на свой риск и страх[7]. Так, движение в Северо-Западном крае пошло совершенно в сторону от социалистического пути, и автор «Поворотного пункта в истории еврейского рабочего движения» не находит заграницей никакой отповеди. Наоборот, член группы «Освобождение Труда», Плеханов, представлявший еврейское движение на Лондонском конгрессе, своим молчанием даже как бы признаёт справедливость нового характера движения. «Экономизм», т. е. «чисто рабочее движение», перекидывается и в остальную Россию, найдя здесь благоприятную почву в стихийном увлечении рабочих масс «стачкизмом» и в стадном увлечении интеллигенции «модной» теорией легального марксизма.
Правда, уцелевшие от массовых провалов «старики» — первые социал-демократы, ещё крепко держатся за старую программу. Издаваемые ими органы «С.-Петербургский рабочий Листок» и «Рабочая Газета» целиком стоят на точке зрения революционной социал-демократии; они видят первую и насущнейшую задачу социал-демократов в том, чтобы объединить и сорганизовать всех вовлечённых в агитацию рабочих в одно органическое целое, слить в один поток все отдельные ручейки социал-демократического движения, словом, создать единую политическую рабочую партию. «Ниспровергнуть самодержавие... может лишь крепко организованная, многочисленная рабочая партия» — писали в 1897 году петербургские социал-демократы. — «Организовавшись в сильную партию, рабочие освободят себя и всю Россию от всякого политического и экономического гнёта»[8].
«Борьба с самодержавным правительством за политическую свободу — писали киевские товарищи — есть ближайшая задача русского рабочего движения... Русское рабочее движение удесятерит свои силы, если выступит, как единое, стройное целое, с общим именем и стройной организацией... Отдельные рабочие кружки должны превратиться в одну общую партию... Русская рабочая партия будет партией социал-демократической»[9].
Лозунг дан, и все «старые» социал-демократы приняли его. Начинается работа по подготовке первого съезда, который должен положить начало партийному выступлению русской социал-демократии.
Но наряду с «Рабочей Газетой» появляется уже «Рабочая Мысль»; наряду с группой Рабочей Газеты то тут, то там укрепляются «молодые», неся с собой свою тактику. Начинается новый период нашей истории, «период разброда, распада, шатания. В отрочестве бывает так, что голос у человека ломается. Вот и у русской социал-демократии этого периода стал ломаться голос, стал звучать фальшью, — с одной стороны в произведениях гг. Струве и Прокоповича, Булгакова и Бердяева, с другой стороны — у В. И-на и Р. М., у Б. Кричевского и Мартынова. Но брели розно и шли назад только руководители: само движение продолжало расти и делать громадные шаги вперёд. Пролетарская борьба захватывала новые слои рабочих и распространялась по всей России, влияя в то же время косвенно и на оживление демократического духа в студенчестве и в других слоях населения. Сознательность же руководителей спасовала перед широтой и силой стихийного подъёма; среди социал-демократов преобладала уже другая полоса — полоса деятелей, воспитавшихся почти только на одной «легальной» марксистской литературе, а её было тем более недостаточно, чем большей массы сознательности требовала от них стихийность массы. Руководители не только оказывались позади и в теоретическом отношении («свобода критики») и в практическом («кустарничество»), но пытались защищать свою отсталость всякими выспренными доводами. Социал-демократизм принижался до тред-юнионизма и брентанистами легальной, и хвостистами нелегальной литературы»[10].




[1] Вспомним дебаты в «Вольно-Эконом. обществе» в Петербурге.
[2] Плеханов. «Политические задачи русских социалистов». Орган «Социалист». Женева, 1889 г.
[3] Плеханов. «О задачах социалистов в борьбе с голодом», стр. 51.
[4] Плеханов. «О задачах социалистов в борьбе с голодом», стр. 64.
[5] До 1895 г. из агитационной литературы, изданной группой «Освобождение Труда», в Россию попали лишь «Речи Алексеева» и «Варлена». Дикштейн, вышедший в то время в издании Степняка, попал в Россию значительно позже.
[6] В. И. Ульянов, Федосеев.
[7] В это время конфликт между группой «Освобождение Труда» и русскими социал-демократами происходил не только в Москве, но и в Петербурге, и в Киеве. На просьбу киевских товарищей издавать популярную агитационную литературу один из членов группы «Освобождение Труда», Аксельрод, заявил, что они ни в коем случае не станут издавать вульгаризированную литературу для широких масс. Почти такой же ответ получил и московский депутат от Плеханова, хотя привезённые им из России для напечатания рукописи состояли из следующих вещей: «Что должен знать и помнить каждый рабочий», «О конкуренции», переделка «Религии и капитала» Лафарга и т. п. вещей, ходивших до этого времени по рукам в рукописном виде.
[8] «Санкт-Петербургский рабочий листок», № 2, сентябрь 1897 г.
[9] «Рабочая Газета», № 2, ноябрь, 1897 г.
[10] Ленин «Что делать?» стр. 139.

Вернуться к оглавлению.

Комментариев нет: