Следующий путь накопления частного капитала в период нэпа — это
накопление путём участия в наших государственных займах. Здесь мы имеем картину
чрезвычайно интересную. На первое октября 1926 г. вся сумма наших
государственных займов составляла 417 млн. руб. (без займа хозяйственного
восстановления — все данные по справке Госбанка от 23 февраля 1927 г. и
старшего инспектора НК РКИ СССР т. Зангвиля от 25 февраля 1927 г.).
Из них 234 млн. руб. составляют такие займы, в которых частные лица
принимают участие. Остальные займы размещены целиком исключительно среди
государственных органов, например в них помещаются резервные фонды госпромышленности
и т. д. Из тех 234 млн. руб., который могут приобретать и частные
лица, они на 1 октября 1926 г. имели на 126 млн. руб.
номинально, а по выпускному курсу это составляло 115 млн. руб. (остальное
и из этих займов размещено среди госорганов). Но это не значит, что от частных
лиц в порядке государственных займов мы действительно получили 115 млн.
руб. Часть билетов займов заложена в Госбанке,
причём Госбанк тем, которые закладывали, выдавал около 70%. Скажем, облигация
займа (билет) стоит 5 руб., Госбанк при залоге выдаёт 3 руб. 50 коп., значит,
сам владелец затратил на это дело только полтора рубля. Таких ссуд частным
лицам выдано более 35 млн. руб., а своих
средств они вложили около 77 млн. руб. Но из этих 77 млн. руб.
часть вложена мелкими держателями, а именно 45 млн. руб., и они получили
ссуд всего около 7 млн. руб. Это главным образом служащие, рабочие, лица
свободных профессий, ремесленники и т. п., приобретающие билеты займов не
для спекуляции, а как способ помещения своих сбережений. При отсутствии займов
они помещают свои сбережения в сберегательные кассы, где получают 8% в год с
освобождением от налогов. (На 1 октября 1926 г. на «нетрудовые
элементы» и «прочих» вместе приходилось только 14,5% суммы вкладов.) На 1 марта
1927 г. вклады в сберегательные кассы составляли уже 134 млн. руб., («Финансы
и народное хозяйство» от 21 апреля 1927 г., стр. 3), и с тех пор
ежемесячно прибавляется около 5–10 млн. руб. перевеса вкладов над обратным
получением. Таким образом сберегательные кассы дают государству более
значительный приток реальных средств,
чем государственные займы. Притом вклады в сберегательные кассы не вызывают со
стороны государства таких больших расходов, как займы. Накопляющийся
невостребуемый остаток наличных денег в сберегательных кассах обычно заменяется
государственными обязательствами, а средства сберегательных касс передаются
Госбанку. Госбанк пускает их в оборот на финансирование промышленности и других
отраслей государственного хозяйства. Из получаемой прибыли он выплачивает сберегательным
кассам их 8% годовых для вкладчиков. Следовательно, развитие вкладов в
сберегательные кассы имеет для государства то же значение, как и выпуск
государственных займов, только при более выгодных условиях, без всяких «залогов»
и т. п.
Но государственные займы выпускались в расчёте не на мелкого
трудового держателя, а в надежде привлечь таким образом частный капитал и таким путём получить возможность использовать его
для полезных государственных целей, поэтому и доходность госзаймов была
установлена столь высокой, чтобы они могли привлечь частных капиталистов. В
1925/26 г. средняя фактическая
доходность билета госзаймов составила для их владельцев 36% в год (доклад
т. Зангвиля от 25 февраля 1927 г. по официальным данным). С
привлечением действительного частного капитала в государственные займы (а не
мелких трудовых держателей) дело обстоит, по официальным подсчётам, следующим
образом.
На долю частного капитала приходится всего 32 млн. руб.
вложения им своих средств в госзаймы. Но из них 14 млн. руб. вложены были
в принудительные займы,
существовавшие до 1925 г. Это не было добровольным вложением частного
капитала в наши займы, и это не давало капиталистам особых выгод. Просто лица
из нетрудовых элементов, о которых узнали, что они имеют большой доход, обязаны
были купить назначенное им количество билетов займа. За невыполнение полагалось
наказание. Получившие билет принудительного займа капиталисты не имели права
продавать его.
С начала 1925 г., по мысли тогдашнего наркома финансов
т. Сокольникова, решено было перейти к системе добровольного вовлечения
частного капитала в государственные займы. Для этого отменена была
принудительность займов, разрешено было продавать кому угодно уже полученные
билеты займов. Выгодность займов для желающих купить их была очень значительно
повышена. В момент выпуска новых займов выгодность их делалась ещё больше
разными дополнительными мерами государственных финансовых органов и при
некоторых займах доходила до десяти
процентов в месяц (например при подписке на 2‑й крестьянский заём). Введена
была практика, при которой капиталисту под покупаемый им билет займа выдавалась
государственная ссуда в 70% цены билета, так что капиталист из своих средств
должен был затратить только 30% (а считался собственником целого билета и
получал доход за целый билет). Наконец, чтобы доказать капиталистам, каким
выгодным делом является обладание билетами государственных займов, органы
Наркомфина стали усиленно скупать билеты прежних, до 1925 г.,
принудительных займов, затрачивая государственные средства, чтобы поднять их
цену. Тем самым давалась возможность их владельцам сбыть их с рук и кое-что
нажить сравнительно с той ценой, какую они имели до этой операции Наркомфина.
Операция эта по обоим прежним займам (первый выигрышный и
второй) развернулась в течение трёх первых месяцев 1925 г. и дала очень
выгодные для частного капитала результаты. Цена наличными деньгами по биржевому
курсу за одну (пятирублёвую по наименованию) облигацию займа составляла:
1 января 1925 г.
|
1 апреля 1925 г.
|
|
1‑й заём
|
1 р.
94 к.
|
3 р.
27 к.
|
2‑й заём
|
92 к.
|
3 р.
24 к.
|
В среднем цена каждого билета (облигации) поднялась почти на
1 р. 70 к. Это дало возможность затем капиталистам при постепенной
продаже прежних своих билетов государству (и отчасти мелким трудовым
держателям) положить в свой карман добавочно около полутора десятков миллионов
рублей и вернуть обратно эту часть прежних своих расходов на займы.
Таким образом частному капиталу наглядно была доказана
выгодность помещения его средств в госзаймы и затем было приступлено к выпуску
добровольных займов. В них частный капитал вложил до 1 октября 1926 г.
от 16 до 18 млн. руб. (по подсчётам разных финорганов) своих средств,
получив при этом ещё около 30 млн. руб. государственных ссуд и всего имея
в своей собственности примерно на 50 млн. руб. билетов добровольных
госзаймов. Легко видеть, что при фактической средней доходности в 36% и при
наживе от продажи старых принудительных билетов по повышаемому курсу частный
капитал должен был за протёкшее время более
чем полностью вернуть себе все свои расходы по приобретению добровольных
займов (от 16 до 18 млн. руб.). И в итоге он имеет ещё за «здорово живёшь»
на несколько десятков миллионов рублей билеты государственных займов, по
которым государство в точно установленные законом сроки должно будет уплатить
владельцам займов полностью значащуюся на билетах сумму. Надо заметить кстати,
что билеты государственных займов и доходы с них освобождены от всех государственных налогов. Таким образом в такой
практике займов частный капитал нашёл весьма пригодное средство для того, чтобы
наживаться, ничего на это в конечном счёте не затрачивая и не платя за наживу
налогов (в отличие даже от хищнических видов частной аренды или торговли).
Словом — золотое дно. В отношении к частному капиталу проведённые т. Сокольниковым
добровольные займы правильнее было бы назвать, таким образом, не
государственными займами от частного
капитала, а государственными подарками
частному капиталу. Наш убыток на этом деле — это та цена, какую мы заплатили за
слишком большие надежды на роль частного капитала и слишком непродуманный
подход к делу. Начальник валютного управления НКФ СССР т. Юровский об
итогах этого периода госзаймов в своём докладе «О политике госкредита и задачах
Госфондконторы» говорит следующее: «1925/26 г. извне государственного
сектора не дал новых средств, но и
часть средств была возвращена». Иначе
сказать, в виде процентов и погашения мы платили больше, чем реально получали
сами. Реально — это означает, если из номинальной (по названию) купленной суммы
займов вычесть наши ссуды (до 70%), какие мы выдавали частному капиталу для
облегчения ему покупок. Тов. Юровский резонно добавляет: «Снижение процентов — совершенно
необходимая вещь, потому что временно можно было выпускать государственные
займы и платить за них гораздо больше,
чем государство само могло за них получить, но это могло быть только
временно» (там же). Иначе сказать — пока печальный опыт не показал слишком
наглядно установленное этой практикой обогащение частного капитала без
реального возмещения для государства.
Первый серьёзный шаг сделан в текущем 1926/27 г., когда
Наркомфином условия онколя и другие изменены так, что реальная доходность при
онколе по прежним займам составила вместо 36% уже только 24% годовых (по 1‑му
выигрышному, 2‑му крестьянскому), а новые займы 1927 г. (10-процентный)
стоят государству, согласно № 17 «Финансов и народного хозяйства», даже
только 14% (стр. 7). Необходимо свести доходность займов не более чем до 12%, т. е.
до нормального в наших условиях в данный момент процента, и прекратить систему
70-процентных ссуд капиталистам под покупаемые ими займы; одним словом, из
предмета спекуляции и одностороннего перекачивания государственных средств в
капиталистические карманы сделать наши займы местом прочного и более усиленного
помещения средств тех же и несколько более широких кругов, чем какие пользуются
сберегательными кассами. Тогда мы будем получать меньше по названию (отпадает
часть, раздуваемая нашими же ссудами и т. п.), но более реально.
Следует заметить в заключение, что опыт размещения части
наших займов среди капиталистов даже при
условии очень высокой доходности этих займов (20–30% в год)[1]
показал, что частный капитал является в наши займы только на гастроли. Иначе сказать, от участвует в подписке на заём,
ибо подписка обставляется особо выгодными условиями. А потом, сняв пенки,
подкидывает билеты займов обратно государству, начиная их распродавать на бирже
и заставляя государство купить их во избежание понижения курса[2].
А понижение курса может вредно отразиться на настроении и доверии к денежному
кредиту государства со стороны мелких
держателей, т. е. со стороны той основной некапиталистической массы,
которая действительно прочно вкладывает свои средства в наши сберегательные
кассы (преимущественно) и в наши займы (отчасти). Кроме всех прочих невыгод — практикой
«завлечения» частных капиталистов мы давали им в руки, таким образом, ещё и средство давления на наше
валютно-кредитное маневрирование. Начатое уже понижение реальной доходности
госзаймов должно сделать участие частного капитала в наших займах ещё менее
прочным. И потому в дальнейшем придётся ориентироваться в этом отношении твёрдо
не на спекулирующего частного капиталиста, а на сберегающего частного
трудовика. В изданном к IV Съезду советов СССР номере своего органа «Финансы и
народное хозяйство» Наркомфин подводит проделанному опыту такой правильный
итог: «Нам не приходится строить наши займы в сколько-нибудь значительных
размерах в расчёте на частный торгово-промышленный капитал. Для этой группы
держателей капиталов ценные бумаги являются объектом
торговли, интересным только с точки зрения размеров извлекаемой при этом
выгоды, между тем как мы не можем, конечно, давать, по нашим займам такую
высокую доходность, какую дают торговые операции» (статья т. Эпштейна — «За
два года», стр. 7).
[1]
Согласно подсчётам в органе НКФ «Фин. и Нар. Хоз.», государству стоили в год добровольные займы: крестьянский — 45%,
5% 1925 г. — 30%, 2‑й крестьянский 1925 г. — 17% (стр. 7 от 21 апреля
1927 г.).
[2]
Это повторилось и при выигрышном займе октября — ноября 1926 г., где
частный капитал, по сообщению т. Брюханова (стр. 1 № 17 «Фин. и Нар.
Хоз.»), внёс сначала реально до 10 млн. руб. Сняв пенки, он к настоящему
времени успел уже избавиться от большей части купленных было билетов. То же
произошло затем и с «10%‑ным займом 1927 года».
Комментариев нет:
Отправить комментарий