Уже в самых ранних своих работах
Маркс говорит о предстоящей революции, о ее неизбежности и ставит прямой своей
задачей критику буржуазной политики.
«Политический вопрос лишь выражает
политическим языком различие между господством человека и господством частной
собственности». Больше того, «политическое
государство представляет собой оглавление практических битв человечества»
(подчеркнуто нами. — Авторы), ибо оно «выражает в пределах своей формы, sub specie rei publicae (т. е., в форме
государства) все социальные битвы, потребности, истины». Критиковать политику
значит «связать и отождествить эту критику с действительной борьбой».
В статье «К критике гегелевской
философии права» — Маркс дальше развивает свои взгляды на политику как на
«аккумулирующую в себе все битвы человечества». «Радикальная революция может
быть только революцией радикальных
потребностей». Мысль же о чисто политической революции Маркс считает
утопией. Движущей силой революции является класс-освободитель, собственные
притязания и права которого «являются поистине правами и притязаниями самого
общества»; класс, представляющий собой «социальную голову и социальное сердце».
Этот особый класс есть пролетариат. Частичные победы над средневековьем не
могут дать Германии свободы. «Никакое
рабство не может быть уничтожено в Германии без того, чтобы не было уничтожено всякое рабство». «Голова этой
эмансипации — философия; ее сердце — пролетариат».
В развернутой форме взгляды Маркса и
Энгельса на неизбежность революции даны уже в «Немецкой идеологии». Здесь, в
результате найденного ими уже материалистического понимания истории, они
приходят к тому выводу, что «все формы и продукты сознания могут быть
уничтожены не духовной критикой... а лишь практическим
переворотом в реальных общественных отношениях, из которых произошли все
эти идеалистические выверты; не критика,
а революция является движущей силой истории». Эта неизбежность революции
выводится Марксом и Энгельсом из неизбежно зреющих материальных предпосылок
(«различных производительных сил, образования революционной массы, революционно
настроенной не только против отдельных сторон существующего «производства
жизни», против всей деятельности, на которой основываются эти стороны»). Кстати
заметим, что и здесь, как и в «Критике гегелевской философии права» Маркс
неустанно подчеркивает, что показатель зрелости революции есть вызревание противоречий и осознание этих
противоречий революционным классом. Явной фальсификацией Маркса являются все
попытки меньшевиков свою теорию «вызревания» революции связывать с именем
Маркса.
Революцию, о неизбежности которой
неустанно твердили Маркс и Энгельс, они понимали, как насильственную революцию, как «физическое столкновение» людей. В
«Нищете философии» Маркс видит в борьбе пролетариата за сплочение и объединение
своих сил «необходимые элементы грядущих битв». С превращением пролетариата из
класса «в себе» в класс «для себя» защищаемые массой рабочих интересы
становятся классовыми интересами. Но борьба между классами есть борьба
политическая, ибо «политическая власть есть именно официальное выражение
антагонизма классов в гражданском обществе». Поэтому, классовые антагонизмы,
будучи доведены до высшей степени своего напряжения, неизбежно приводят «к
грубому противоречию, к физическому
столкновению людей». «Не говорите, — заключает Маркс свое знаменитое
произведение, — что социальное движение исключает политическое. Никогда не
существовало политического движения, которое не было бы в то же время
социальным. Только при таком порядке вещей, когда не будет больше классов и
классового антагонизма, социальные
эволюции перестанут быть политическими
революциями. До тех же пор, накануне каждого полного переустройства
общества, последним словом социальной науки будет: «Война или смерть; кровавая борьба или уничтожение. Такова
неотразимая постановка вопроса».
Почти накануне Февральской революции
1848 г. вышли в свет знаменитые строки «Коммунистического манифеста»,
имеющие не только общее значение для всего дальнейшего развития пролетариата,
но и являющиеся до известной степени отражением тогдашней конкретной
революционной ситуации.
«Коммунистический манифест», — говорит
Ленин, — своим происхождением обязан Марксу и Энгельсу, не только мыслителям,
но и действенным революционерам,
тесно связанным с рабочим движением своей эпохи и возглавлявшим передовой его
отряд»[1].
Авторы «Манифеста» подвергают резкой критике все существовавшие тогда
разновидности буржуазного и мелкобуржуазного социализма. Жесточайшей критике авторы
«Манифеста» подвергают немецкий или «истинный социализм», клеймя немецких
социалистов-интеллигентов за то, что они своей литературой расслабляют
революционную энергию пролетариата препятствуя привести в движение массы,
«заставить массы мыслить и действовать». А те строки «Коммунистического
манифеста», которые направлены против буржуазного социализма, могут быть и ныне
полностью применены к теории «хозяйственной демократии» современных
социал-демократических вождей. «Форма этого социализма старается отвратить
рабочих от всякого революционного движения, утверждая, что не те или другие
политические изменения, а лишь преобразование материальных условий жизни,
экономических отношений может принести пользу рабочему классу. Но под
преобразованием материальных условий жизни этот социализм понимает вовсе не
уничтожение буржуазных условий производства, возможное только путем революции, а административные улучшения,
совершающиеся на почве этой же самой организации производства, следовательно,
ничего не изменяющие в отношениях
капитала к наемному труду, и в лучшем случае только уменьшающие для
буржуазии издержки ее господства, и упрощающие государственное хозяйство».
Наконец критически-утопическому
социализму посылаются упреки за то, что он «не видит в пролетариате никакой исторической самодеятельности, никакого
свойственного ему политического движения», за то, что в утопическом социализме
«место постепенно подвигающейся вперед организации пролетариата в класс» должна
занять «общественная организация их собственного изобретения», за то, что они
отвергают «всякую политическую и особенно всякую революционную деятельность» и
«стремятся достигнуть своей цели мирным
путем и посредством маленьких, естественно обреченных на неудачи экспериментов».
Ревизионисты, выдвигающие, как ниже
увидим, легенду о «двух Марксах», относят «Коммунистический манифест» к тому
периоду, когда Маркс будто бы находился под влиянием революционера Бланки. Они
объявляют «Коммунистический манифест» устаревшим, а Маркса и Энгельса — бланкистами
или последователями Бабефа. Одним из аргументов служит то, что в
«Коммунистическом манифесте» из всей социалистической литературы — как
возмущается, например, Бернштейн — одни лишь писания Бабефа остаются без
критики (? — Авторы), о них говорится только, что они в Великой революции
выражали требования пролетариата — «утверждение, во всяком случае
противоречащее эпохе (?! — Авторы). Революционная программа действия
«Манифеста» насквозь проникнута бланкизмом»[2].
Известно, что Маркс и Энгельс
прекрасно видели и указывали недостатки бабувизма, состоявшие в его «грубом
коммунизме», в грубой уравнительности. Известно также, что авторы
«Коммунистического манифеста» отрицательно относились к заговорщическим методам
бланкистских и бабувистских тайных
обществ.
Маркс и Энгельс ценили у Бабефа и
особенно в бланкизме их революционные
насильственные методы борьбы. Но и Маркс и Энгельс решительно отметали
специфически «бланкистское», борьбу революционного кружка, не опирающегося на
рабочие массы. «Маркс в 1871 г., а Энгельс в 1891 г. показали, что
опыт Парижской коммуны исключал бланкизм, обеспечив прямое, непосредственное,
безусловное господство большинства и
активность масс лишь в мере сознательного
выступления самого большинства» (Ленин).
В «Коммунистическом манифесте» мы
находим уже в зародыше идеи диктатуры пролетариата. Авторы «Манифеста»
формулируют следующее положение: «Описывая наиболее общие фазы развития
пролетариата, мы прослеживали более или менее прикрытую гражданскую войну
внутри существующего общества вплоть до того пункта, когда она превращается в
открытую революцию, и пролетариат основывает
свое господство посредством насильственного ниспровержения буржуазии»
(подчеркнуто авторами). «Пролетариат, — читаем мы далее в Манифесте, — использует
свое политическое господство для того
чтобы вырвать у буржуазии весь капитал, централизовать
все орудия труда в руках государства, т. е. организованного в качестве господствующего класса пролетариата, и как
можно скорее увеличить массовые производительные силы. Значит, это может совершиться
только путем деспотического вторжения в
право собственности и в буржуазные условия производства, такие мероприятия
с экономической точки зрения недостаточны и ненадежны, но в ходе движения они
перерастут самих себя и неизбежно явятся средствами для преобразования всех
способов производства».
Таким образом уже здесь Маркс и
Энгельс представляют следующую стройную программу действий пролетариата при
переходе от капитализма к социализму: завоевание политической власти,
ниспровержение буржуазии, отнятие у нее средств производства и их
обобществление, централизация имеющихся орудий труда в руках «организованного в
господствующий класс пролетариата», т. е. пролетарского государства. Это пролетарское государство как можно
скорее развивает обобществленное производство, причем в ходе этого
преобразования применяется насильственное вторжение в права собственности. В
конце своего «Манифеста» авторы еще раз подчеркивают, что коммунисты совершенно
не намерены скрывать того, что осуществить свою цель они смогут только путем насильственного свержения всего
современного общественного строя.
«Коммунистический манифест», как
известно, написан в 1848 г. Уже здесь дана в зародыше идея разрушения буржуазной
государственной машины, к этой идее «Манифест» вплотную подводит, ибо если
пролетариату нужна особая организация насилия против буржуазии, то само собою
вытекает, что создание такой организации невозможно без разрушения той
государственной машины, которую создала буржуазия для своих интересов и для
своей цели. И вскоре после опыта революции 1848 г., в особенности после
опыта июньского поражения пролетариата, Маркс в своем письме к Вейдемейеру
конкретизирует основную идею «Коммунистического манифеста» в прямом лозунге диктатуры пролетариата.
В «Критике Готской программы» Маркс,
возвращаясь к вопросу о диктатуре пролетариата, характеризует ее следующим
образом: «Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного преобразования
одного в другое. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не
может быть не чем иным, как революционной
диктатурой пролетариата».
В диктатуре пролетариата Маркс и
Энгельс видели средство перехода от капитализма к социализму, не дожидаясь
того, пока мелкое производство завершит свое развитие по пути к капитализму.
Энгельс прямо пишет: «Мы не будем ждать окончательных последствий развития
капитализма, мы приступим к созданию коммунистического общества при наличии мелкого производства».
Этот тезис связан у Маркса и
Энгельса с их воззрениями на историческую миссию пролетариата как
класса-освободителя трудящихся и на возможность некапиталистического пути
развития трудящегося крестьянства. «Мы, — говорил Энгельс, — решительно стоим
на стороне мелкого крестьянства. Мы будем делать все возможное, чтобы ему было
сноснее жить, чтобы облегчить ему переход к товариществу. Мы поступаем так не
только потому, что считаем возможным
переход на нашу сторону самостоятельно работающего мелкого крестьянина, но
также и из непосредственных партийных интересов. Чем больше будет число
крестьян, которым мы не дадим спуститься
до пролетариата и которых мы привлечем на свою сторону еще крестьянами, тем
быстрее и легче совершится общее преобразование. Нам было бы бесполезно ожидать
с этим преобразованием того времени, когда капиталистическое производство
повсюду разовьется до своих крайних последствий, когда и последние мелкие
крестьяне падут жертвой крупного капиталистического производства».
Со взглядами Маркса и Энгельса на
историческую миссию пролетариата, призванного играть роль гегемона в борьбе
трудящихся за свое освобождение, и с признанием возможности перехода
самостоятельно работающего мелкого крестьянина на сторону пролетариата связана
развитая ими теория перманентной
революции. Сопоставляя теорию «перманентной революции» Парвуса — Троцкого с
марксовой теорией, т. Сталин пишет: «Наши «перманентики», взяв ее у
Маркса, несколько видоизменили ее и, видоизменив, «испортили» ее, сделав непригодной для практического
употребления»[3].
Это видоизменение и порча нашли себе, как известно, выражение в отрицании
троцкизмом значения идеи гегемонии пролетариата в буржуазно-демократической
революции и в оценке крестьянства как сплошной реакционной массы. Отсюда прямое
противоречие между Марксом, — который вовсе не предлагал «начать дело революции в Германии 50‑х годов прямо с пролетарской
революции, а предлагал лишь увенчать
дело революции пролетарской государственной властью» (Сталин), — и Троцким,
который предлагал прямо перескочить от царя к рабочему правительству.
В литературе, комментирующей
известный Марксов «документ» («Обращение Центрального комитета к союзу
коммунистов»), иногда проводится такой взгляд, будто в отличие от ленинской
концепции перманентной революции, по учению Маркса, «пролетариат не играет роли
гегемона в буржуазно-демократической революции»[4].
Указывается, что у Маркса мы не находим идеи революционно-демократической
диктатуры пролетариата и крестьянства. Такое понимание Маркса есть уступка
троцкизму. Оно основано на неправильном понимании революционно-демократической
диктатуры пролетариата и крестьянства. Из того факта, что в «Обращении»
отсутствует идея вхождения рабочей партии в правительство, нельзя еще сделать
вывод об отрицании Марксом значения гегемонии пролетариата в буржуазно-демократической революции.
Кроме того, необходимо учитывать особенности разных типов
буржуазно-демократической революции на различных этапах развития капитализма.
При той конкретной исторической
обстановке, к которой относится «Обращение» (большая организованность немецкой
буржуазной демократической партии, «поражение революционного народа» и
т. д.), не могло быть и речи о гегемонии пролетариата в
буржуазно-демократической революции Германии 50‑х годов. Но отсюда, совершенно
неправильно сделать вывод, что различие
между марксовой и ленинской теорией пролетарской революции состоит якобы в
отрицании Марксом значения гегемонии пролетариата в буржуазно-демократической
революции. Идея непрерывной революции Маркса, ставшая краеугольным камнем
ленинской теории революции, подверглась у Ленина (как подробно показано будет
ниже) конкретизации и дальнейшему развитию в соответствии с новыми условиями
эпохи монополистического капитализма.
В упомянутом «Обращении» эта идея
перманентной революции выражена следующим образом: «В то время как
демократические мелкие буржуа хотят с проведением возможно большего числа
вышеупомянутых требований наиболее быстро закончить революцию, наши интересы и
наши задачи заключаются в том, чтобы сделать революцию непрерывной до тех пор, пока все более или менее имущие классы не
будут устранены от господства, пока пролетариат не завоюет государственной
власти... Их (т. е. рабочих) боевым лозунгом должна быть перманентная революция»[5].
Суть этой теории состоит, как мы
видели, в признании гегемонии пролетариата в буржуазно-демократической
революции, в признании революционных возможностей крестьянства, в признании
силы и способности пролетариата повести за собой крестьянство, в учении о перерастании буржуазно-демократической
революции в революцию социалистическую. И надо признать искажающим смысл
марксовой теории перманентной революции то разъяснение к ней, которое дает
Зиновьев, видя в ней лишь формулу «восходящей линии революции в отличие от
нисходящей революции»[6].
Обнаруживаемый здесь Зиновьевым поверхностный эмпиризм как раз обходит существо
вопроса. Его определение вполне именно приемлемо для троцкизма, ибо и
троцкистскую «перманентику» вполне можно уложить в формулу «восходящей» линии
революции.
Дальнейшее развитие воззрений Маркса
на революцию было связано с разрешением следующих двух кардинальнейших
вопросов: 1) как должна произойти
смена буржуазного государства пролетарским государством, 2) чем заменить разрушенную буржуазную
государственную машину.
На основе исторического опыта
великих годов революции 1845–1851 гг. Маркс в своем «18‑е брюмере
Луи-Бонапарта» развивает следующие положения.
Исполнительная власть с ее
атрибутами — чиновничеством и постоянной армией — возникла в эпоху абсолютной
монархии при распадении феодализма. Развитие буржуазного общества приводит к
росту централизации правительственной власти и к необычайному расширению ее
полномочий, ко все большему усовершенствованию этой машины. Исполнительная
власть доводится «до крайнего совершенства чудовищного паразитического
организма, противопоставляющего себя революции» как единственный упрек, «чтобы
сконцентрировать против нее все силы разрушения». Неизбежно ходом революции
ставится задача разрушения
государственной машины. «Все перевороты усовершенствовали эту машину вместо
того чтобы сломать ее». Так Маркс и
Энгельс отвечают на первый вопрос, — как должна совершиться смена буржуазного
государства государством пролетарским.
Опыт Парижской коммуны явился для
Маркса и Энгельса исходным пунктом для дальнейших уточнений своих, взглядов на
задачи пролетариата в революции. Первый вывод, который они делают, тот, что
«Коммуна доказала, что рабочий класс не может просто овладеть готовой
государственной машиной и пустить ее в ход для своих собственных целей». В
«Гражданской войне во Франции» Маркса мы находим следующее положение: «Прямой
противоположностью империи была Коммуна». «Она была определенной формой такой республики, которая должна
была устранить не только монархическую форму классового господства, но и самое классовое господство». Характер
нового типа пролетарского государства был уже подробно выяснен выше в главе
«Диктатура пролетариата». Здесь важно лишь подчеркнута, что Маркс и Энгельс,
придя к выводу о необходимости слома буржуазной государственной машины,
сосредоточивает свою энергию на отыскании той формы политического господства
пролетариата, при которой может произойти экономическое освобождение труда. И
именно Коммуна, по их убеждению, — «первая попытка пролетарской революции разбить буржуазную государственную
машину» и «открытая наконец политическая форма, которую можно и должно заменить
разбитое»[7].
Изложенные выше взгляды Маркса и
Энгельса на революцию показывают нам всю несостоятельность реформизма и
социал-фашизма, пытающихся прикрывать свою ренегатскую практику именем Маркса.
Они выявляют и ту меру лжи и фальсификации, к которой прибегают сейчас
социал-фашисты, выдвигая теорию существования якобы «двух Марксов»: Маркса 40‑х
и 50‑х годов, сильно сближавшегося с бланкизмом, и Маркса 70‑х годов,
«освободившегося» от утопических иллюзий своей молодости.
Для подкрепления своей «теории»
социал-фашисты ссылаются на следующие «документальные» данные:
1) на предисловие Энгельса к
«Классовой борьбе во Франции» и 2) на речь Маркса в Гааге, где Маркс высказал
мысль о возможности нереволюционного развития Англии и Америки 70‑х годов.
Ленин подверг это место речи Маркса специальному разбору, доказав, что такая
постановка вопроса у Маркса была вполне правомерна и ни в коей мере не
противоречит общей концепции Маркса о насильственной революции при переходе от
капитализма к социализму. Ленин объяснил, что у Маркса речь шла о
домонополистической Англии, когда милитаризм и военная бюрократия не получили
еще своего развития и когда возможность революционного развития еще не была
исключена. Что же касается предисловия Энгельса к «Классовой борьбе во
Франции», то социал-фашисты оперируют здесь документом, сознательно искаженным
Бернштейном. Об этой фальсификации Энгельс пишет в письме к Лафаргу (1895)
следующее.
«X сыграл со мной недурную штуку. Из моего введения к статьям
Маркса о Франции 1848–1850 гг. он взял все, что могло послужить ему для защиты во что бы то ни стало мирной и
противонасильственной тактики, которую ему с некоторого времени угодно
проповедовать, особенно в настоящий момент, когда в Берлине подготовляются
исключительные законы. Я рекомендую эту тактику только для Германии настоящего времени, да и то с существенными оговорками. Во
Франции, Бельгии, Италии, Австрии этой тактике нельзя следовать в ее целом, а в
Германии она может стать неприемлемой завтра»[8].
Резюмируя взгляды Маркса и Энгельса
на специфические черты пролетарской революции, мы можем свести их к следующим
важнейшим положениям:
1. Творческие задачи пролетарской революции — совершенно особого рода,
не идущие ни в какое сравнение со всеми предшествующими революциями, в
частности с буржуазной революцией. В то время как буржуазная революция находит
уже в недрах феодального общества готовые формы капиталистического уклада,
«пролетарская революция начинается при отсутствии или почти при отсутствии
готовых форм социалистического уклада» (Сталин), требуя целого переходного периода для революционного
превращения капитализма в социализм.
2. Творческие задачи пролетарской
революции неизмеримо сложнее не только в сфере экономического переустройства
общества, но и в сфере политических
отношений, — вопреки каутскианской теории о том, будто пролетариат в отличие от
буржуазии начинает с уже ранее завоеванной демократии. В то время как для
буржуазной революции овладение политической властью сводится к смене лиц в
органах политического устройства, перед пролетариатом стоит задача слома
буржуазной государственной машины и создания
нового типа государства.
3. Вопреки каутскианской теории о
том, будто пролетарская революция протекает в условиях подъема буржуазной демократии,
когда «решающие политические бои ведутся не при помощи огнестрельного оружия, а
посредством избирательных бюллетеней»[9],
в условиях «смягченных политических нравов и роста гуманности» — пролетарская
революция, наоборот, встречает невиданные по своей жестокости формы
сопротивления со стороны свергаемой буржуазии, вынуждаясь к решительным насильственным методам
подавления сопротивления эксплуататоров.
4. В отличие от буржуазной
революции, не могущей сколько-нибудь длительно сплотить вокруг себя трудящиеся
массы, пролетарская революция представляет длительные интересы эксплуатируемого
большинства населения, имея своей задачей связать
эксплуатируемые капиталом массы в длительный союз с пролетариатом — гегемоном и
руководителем в борьбе этих масс за освобождение от капиталистического
угнетения.
Таковы важнейшие характерные черты
пролетарской революции.
Комментариев нет:
Отправить комментарий