Согласно воззрениям диалектического материализма,
сознание, психика, мышление не есть какое-то самостоятельное, второе начало,
находящееся во внешнем взаимодействии с материей или существующее параллельно
ей. Сознание зависимо от материи, является производным по отношению к ней.
Сознание присуще только определенным образом организованной материи. Сознанием
обладают лишь те высшие представители органического мира, которые наделены
нервной системой большей или меньшей сложности. Нервная система является
необходимым условием сознательной деятельности. Сознание — свойство определенным образом организованных физических
существ. Общественный человек во всей материальности, во всей его
физической и социальной конкретности является носителем высших форм сознания,
которые развиваются в результате человеческого труда и общественной
деятельности человека. Сознание — это одно из проявлений жизни материи на
определенной ступени ее развития.
Согласно материалистическому учению в полном соответствии
с неопровержимыми данными современной науки, нет и не может быть сознания там,
где нет материи, притом материи, организованной особым, определенным образом.
Сознание есть не что иное, как особое
свойство определенного вида материи, весьма сложной по своему строению,
возникшей на высоком уровне эволюции природы.
Камень можно передвигать, можно изменить его положение,
но камню, как и всему неорганическому миру, равно как и растительному миру и
низшим формам животных, не присуща способность воспринимать процессы, которые с
ними происходят; они лишены сознания. Только определенным образом
организованная материя — вещество высшей нервной системы животных обладает
способностью воспринимать, внутренне отражать, осознавать происходящие в ней и вне ее процессы, т. е.
выражать эти, подлежащие объективному изучению, процессы, происходящие в
нервной системе особым образом, так,
как они протекают для самого чувствующего и мыслящего существа. Объективные
физиологические процессы в наших нервных центрах сопровождаются их внутренним
субъективным выражением в форме сознания. То, что само по себе объективно, что
есть некоторый материальный процесс, то для наделенного мозгом существа есть в
то же время и субъективный, психический акт. Само сознание тоже имеет длительную историю развития. Если низшие
ступени животного сознания (инстинкты) связаны с развитием нервной системы у
высших животных, то дальнейшее развитие сознания связано с переходом от
животного к человеку, с развитием общественного труда, в котором создаются
условия для развития человеческого мозга.
Вульгарный
материализм считает, будто мысли или желания есть нечто вещественное,
выделяемое мозгом, подобно тому, как желчь выделяется печенью. Такой взгляд
совершенно искажает наши представления по этому вопросу. Мысли, чувства,
волевой акт — не есть что-то, что можно измерить, взвесить, сдвинуть. Подобно
тому, как округлости не свойственна тяжесть, а обе они — разные свойства одного
и того же тела, так протяжение и сознание суть различные свойства материи.
Воззрения материалистов древности, исходившие из того, что человеку присуща
душа, состоящая из тончайшей материи, из круглых, гладких и подвижных огнеподобных
атомов, относятся к младенческому периоду науки. Мы весьма далеки от подобного
понимания психики. Ощущение и сознание есть внутреннее
состояние движущейся материи, есть особое
свойство отражать протекающий в ней физиологический процесс, — неотделимое
от объективного нервного процесса, но и не тождественное
ему. Но мы не менее далеки от признания мышления особой духовной субстанцией,
как этого хотят идеалисты.
Нет духа, особой мыслящей субстанции, а есть мыслящая материя, мозг. Сознающая,
мыслящая материя есть специфическая качественно
своеобразная материя, получающая свое высшее развитие вместе с развитием
языка в общественной жизни человека. Мы не отождествляем высшие и низшие виды
материальной организации, не отрицаем сознания и специфичности мыслящих
существ. Но мы объясняем их как формы и исторический продукт развития материи. Подчеркивая
зависимость сознания от развития материального производства и связь сознания с развитием
человеческой речи, Маркс и Энгельс писали еще в своей ранней работе: сознание
«не имеется заранее, как «чистое» сознание. На «духе» заранее тяготеет
проклятие «отягощения» его материей, которая выступает здесь... в виде языка...
Язык подобно сознанию возникает из потребности сношений с другими людьми. Мое отношение к моей среде есть мое сознание.
Там, где существует какое-нибудь отношение, оно существует для меня»[1].
Сознание есть исторический продукт, неразрывно связанный с развитием
общественного производства.
Диалектически-материалистическое решение проблемы
сознания (так называемой психофизической проблемы) в корне отлично от
лжемарксистских теорий механистов и меньшевиствующих идеалистов. Механисты, смыкаясь с некоторыми
левобуржуазными течениями в психологии — с рефлексологической школой и
американской школой биовихеризма (учение о поведении), по существу вовсе устраняют сознание. Они сводят сознание
к физико-химическому, физиологическому процессу. Изучение поведения высших
существ для них целиком и полностью исчерпывается объективно-физиологическим и
биологическим его изучением. Механисты не понимают качественного своеобразия мыслящих,
сознательных существ, не видят в сознании продукта общественной практики
человека. Конкретно-историческое единство объекта и субъекта они подменяют их
тождеством, односторонним, механистическим объективизмом. Особенно яркое
выражение эта механистическая позиция получила в так называемом «енчменизме».
Енчмен в своей книжке «Теория новой биологии» отождествил сознание с
физиологическим процессом, ликвидировал тем самым по существу основной вопрос
философии — об отношении мышления и бытия.
Неверна и позиция меньшевиствующих идеалистов по этому
вопросу. Деборин и другие пытаются подменить марксистское учение о сознании
соглашательской теорией, пытаются примирить
материализм с идеализмом. Они — сторонники «синтеза», сочетания объективизма и
субъективизма. Диалектическому принципу (ни механистический объективизм, ни
идеалистический субъективизм) меньшевиствующий идеализм противополагает блок объективизма с субъективизмом,
взаимопомощь обоих методов — одного, изучающего только физиологический процесс,
и другого, изучающего сознание как некую самостоятельную сущность.
Следует отметить ошибки Плеханова в рассматриваемой
проблеме. Не видя того, что сознание, свойственное материи, развивается лишь на
определенной исторической ступени, Плеханов приходит к «гилозоизму», к учению о всеобщей одушевленности материи, о том, что
в разной степени сознанием обладает всякая
материя. Со всей резкостью это выражено в его афоризме: «И камень мыслит». Для Плеханова сознание не возникло в развитии материи, а изначально присуще всякой материи. Различие между сознанием
человека, низшего организма и камня — лишь
в степени. В этом понимании Плеханова сказывается недостаточно глубокое
усвоение и проведение им материалистической диалектики, непонимание
качественного своеобразия мыслящей материи.
Для того чтобы быть последовательным материалистом,
недостаточно признания первичности
материи, необходимо признание ее познаваемости.
Материалистическая диалектика дает возможность правильно решать сложную
проблему познаваемости, над которой бессильно билась предшествующая философия.
По вопросу о возможности познания объективного мира диалектический материализм
занимает позицию, отличную как от агностицизма, так и от наивного реализма
махистов. Мы выше познакомились с агностическими воззрениями Юма и Канта,
которые отрывают познающий субъект от объекта, считают невозможным выход за
пределы субъекта, усматривают непроходимую пропасть между «вещами в себе» и
представлениями. Наивный «реализм» махистов, как мы знаем, отождествляет
объекты с ощущениями. Он убежден, что мир тождественен нашим непосредственным
восприятиям. Истина, по его мнению, дана в готовом виде уже в ощущениях. При
этом махисты не только не видят в наших ощущениях продуктов воздействия
внешнего мира, но они не понимают активности субъекта в процессе познания, той
переработки, которой подвергаются в его органах чувств и в его мыслящем мозгу,
воздействия внешнего мира в форме понятий и представлений.
В вопросе о познаваемости внешнего мира диалектический
материализм основывается на последовательно проведенной
материалистически-диалектической теории
отражения. Последовательно проведенная Марксом и Энгельсом и получившая
дальнейшую разработку и развитие у Ленина, теория отражения является «душой»,
сердцевиной марксистско-ленинской теории познания. Она дает утвердительный
ответ на вопрос о познаваемости объективной действительности. Согласно этому
учению наши представления и понятия не только вызываются объективными вещами, но и отражают их. Представления и понятия — не порождение саморазвития
субъекта (как утверждают идеалисты), не иероглифы (как думают агностики), но их отражение, снимки, копии. Объективная
истина существует независимо от субъекта, хотя она не отражается в наших
ощущениях и понятиях сразу, в готовом виде. Но человеческое сознание способно
отразить, познать эту истину в процессе
познания. Процесс познания есть сложный процесс, в котором еще непознанные
«вещи в себе», отражаясь в наших ощущениях, представлениях, понятиях, тем самым
становятся «вещами для нас». Ощущение и мышление не отгораживают нас от
внешнего мира, как полагал Кант, а связывают нас с ним, представляя собой
отражение объективного внешнего мира. Идеальное — наши представления и понятия
— есть не что иное, как «переведенное и переработанное в человеческой голове
материальное»[2].
Материальный мир в движении познания все ближе, точнее, многостороннее и глубже
отражается в нашем познании.
Нет пределов нашей
способности познать мир, но есть каждый раз исторически данные пределы нашего
приближения к абсолютной истине. Достижение истины совершается в
историческом движении человеческого познания. «С точки зрения современного
материализма, т. е. марксизма, исторически условны пределы приближения наших знаний к объективной, абсолютной истине,
но безусловно существование этой
истины, безусловно то, что мы приближаемся к ней. Исторически условны контуры
картины, но безусловно то, что эта картина изображает объективно существующую
модель»[3].
Теория отражения, получившая большое развитие в работах
Ленина, не есть, однако, новый принцип в философии марксизма, введенный или
установленный Лениным. Маркс и Энгельс
целиком стояли на точке зрения диалектико-материалистической теории отражения.
Она выражается в следующем: Ленин рассматривает познание как отражение, но это отражение
он понимает, как противоречивый
диалектический процесс. «Отражение
природы в мысли человека, — писал он, — надо понимать не «мёртво», не
«абстрактно», не без движения, не без
противоречий, а в вечном процессе движения, возникновения противоречий и
разрешения их»[4].
Ленин указывал, что процесс отражения надо понимать не в
узко эмпирическом смысле слова, в смысле непосредственного отражения в наших
ощущениях, как многие пытались трактовать Ленина, как об этом писали, и
представители механицизма и меньшевиствующего идеализма. Процесс отражения не
ограничивается ощущениями, представлениями. Отражение объективного мира в нашем
познавательном процессе дано и в мыслях, в абстрактных понятиях. По этому
поводу Ленин говорит: «Познание есть отражение человеком природы. Но это не
простое, не непосредственное, не
цельное отражение, а процесс ряда абстракций, формулирования, образования
понятий, законов и т. д.»[5].
При этом Ленин указывал — и в этом пункте им дается
чрезвычайно четкая характеристика диалектико-материалистического понимания
соотношения эмпирического и рационального момента в познании, — что процесс
познания и движение его от ощущения к мысли совершаются скачкообразно. Многие
философы не понимают скачка, который происходит в движении познания от ощущения
к мысли, от представления к понятию. Понимание этого перехода как
скачкообразного перехода, как перехода в результате противоречий, понимание единства ощущений и мышления как
диалектического единства — вот чрезвычайно важный момент, характеризующий существо
ленинской теории отражения.
В самом деле, в чем ограниченность сенсуалистического
эмпиризма? В том, что им вырыта пропасть
между ощущением и понятием. В чем ограниченность рационалистических
направлений в философии вплоть до Гегеля? В том, что ими понятие оторвано от
ощущения. Только диалектический материализм, рассматривающий познание как
процесс, дает подлинное разрешение этих проблем. Ленинская трактовка этого вопроса
дает нам могучее оружие для разгрома всяких идеалистических теорий.
Наивный реалист подходит не исторически к познанию, не понимает того, как совершается
познавательный акт, каковы соотношения между предметом, представлением и
понятием. Ленин, развивая марксистскую теорию познания, вскрыл диалектичность
перехода не только от материи к сознанию, но и от ощущения к мысли. Ощущение, восприятие, представление дают непосредственное отражение ощущаемого
предмета. Понятие, идея, мысль не есть непосредственное: они связаны с
предметом через посредство ощущения.
Совершая переход от наглядного представления к понятию, сознание как будто
отступает, отходит от предмета.
Ощущение, представление как будто ближе к реальности, чем мышление. Но мышление
схватывает предмет в целом, в его
движении и связи. Оно глубже
проникает в предмет, отражает его сущность. Таким образом, не будучи
непосредственным, оно тем не менее совершеннее, глубже отражает предмет.
Мышление уводит нас дальше от предмета, но лишь затем, чтобы подвести нас ближе
к нему. Таково диалектическое единство
ощущения и мышления в процессе познания.
Следующий момент, чрезвычайно важный для понимания теории
отражения и ее развития, которое дал Ленин, — это понимание самого отражения.
Отражение — это образ, копия, снимок, дающий правильное отображение
действительности. Однако это правильное отображение действительности получается
в процессе развития, в процессе
общественной практики. При этом Ленин, подчеркивая это обстоятельство,
направлял этот пункт и заострял его против агностицизма, в какой бы форме он ни
проявлялся. Ленин говорит: если бы у нас было больше органов чувств, могли ли
бы мы познать больше? И указывает, что нет. Отвечая таким образом, Ленин
считал, что в нашем распоряжении имеется достаточно средств для правильного
понимания объективного мира, что всякие агностические теории, рождающие
сомнение, скепсис, по отношению к нашему познанию, должны быть категорически
отвергнуты и разоблачены. Однако познание не дает нам какой-либо законченной,
абсолютной картины, прогресс познания идет через относительные истины к
абсолютным.
Наконец нужно обратить внимание еще на один важный пункт,
характеризующий ленинскую теорию отражения, это на вопрос о том, как Ленин
понимает само ощущение. Как раз
вокруг этого пункта развертывалась большая борьба против Ленина еще тогда,
когда вышла его работа «Материализм и эмпириокритицизм», со стороны
Аксельрод-Ортодокс. И механисты и меньшевиствующие идеалисты тоже извращали
существо марксистско-ленинского подхода к вопросу об ощущении.
Ощущение, по Ленину, — это прежде всего результат
воздействия материи на наши органы чувств. Ощущение
— это превращение энергии внешнего раздражения в факт сознания, субъективный
образ объективного мира. В этой связи встает чрезвычайно важный вопрос, как
же относится ощущение как образ, ощущение как снимок, как отображение к тому,
что отображается? В каком смысле здесь можно говорить о сходстве отображения с
отображаемым, копии с оригиналом? Для того чтобы разобраться в этом пункте,
проанализируем чрезвычайно интересные высказывания Ленина по вопросу о
соотношении цвета и света.
Цвет есть результат воздействия физического объекта, т. е.
световой волны, на нашу сетчатку. Цвет, однако, не есть иероглиф, символ по
отношению к свету — к объективному процессу, воздействующему на нашу сетчатку.
Цвет не есть и нечто исключительно субъективное, как это пытались представить
некоторые из механистов, в частности Сарабьянов, Аксельрод и др. В субъективной
форме, в форме ощущения здесь отражается объективное качество световой волны.
Цвет похож на вызывающее его световое воздействие, как на объективный процесс,
но относительно.
Ленин по этому вопросу писал в «Материализме и
эмпириокритицизме», критикуя механистов и богдановцев: «А раз вы допускаете
такие независимые от моих нервов, от моих ощущений — физические объекты,
порождающие ощущение лишь путем воздействия на мою сетчатку, то вы позорно
покидаете свой «односторонний» идеализм и переходите на точку зрения
«одностороннего» материализма. Если цвет является ощущением лишь в зависимости от сетчатки (как вас заставляет
признать естествознание), то значит лучи
света, падая на сетчатку, производят ощущение
цвета. Значит вне нас, независимо от нас и от нашего сознания существует
движение материи, скажем, волны эфира определенной длины и определенной
быстроты, которые, действуя на сетчатку, производят в человеке ощущение того
или иного цвета. Так именно естествознание и смотрит. Различные ощущения того
или иного цвета оно объясняет различной длиной световых волн, существующих вне
человеческой сетчатки, вне человека и независимо от него. Это и есть
материализм: материя, действуя на наши органы чувств, производит ощущение.
Ощущение зависит от мозга, нервов, сетчатки и т. д., т. е. от
определенным образом организованной материи. Существование материи не зависит
от ощущения. Материя есть первичное. Ощущение, мысль, сознание есть высший
продукт особым образом организованной материи»[6].
В другом месте Ленин говорит: «Цвет есть результат
воздействия физического объекта на сетчатку = ощущение есть результат воздействия материи на наши органы
чувств»[7].
Таким образом мы видим, что Ленин не отождествляет ощущение цвета и вызывающий это ощущение луч
света. Но не отождествляя цвет и свет (а это можно сказать и по отношению к
другим нашим органам чувств и другим видам наших ощущений), Ленин вместе с тем
дает подлинно материалистическую, исключающую всякие элементы агностицизма,
трактовку этого вопроса.
Малейшее уклонение
от теории отражения неизбежно приводит к идеализму и агностицизму. В той
мере, в какой философ отходит от теории отражения, он становится кантианцем,
махистом, гегельянцем и перестает быть диалектическим материалистом. Плеханов,
а вслед за ним как механисты, так и меньшевиствующие идеалисты, также совершили
ряд существеннейших отступлений от теории отражения в сторону антимарксистской
теории иероглифов.
В этом важнейшем вопросе материалистической диалектики
Плеханов допустил «отступление от формулировки материализма, данной Энгельсом»,
ставши на иероглифическую точку зрения
в вопросах теории познания. Иероглифическая точка зрения сформулирована была
Плехановым в 1892 г. в примечаниях к «Л. Фейербаху» Энгельса. Соглашаясь с мыслью русского физиолога
И. Сеченова, что «каковы бы ни были внешние предметы сами по себе,
независимо от нашего сознания — пусть наши впечатления от них будут лишь
условными знаками, во всяком случае, чувствуемому нами сходству и различию
знаков соответствует сходство и различие действительное»[8].
Плеханов писал: «Наши ощущения — это своего рода иероглифы, доводящие до нашего
сведения то, что происходит в действительности. Иероглифы не похожи на те события,
которые ими передаются»[9].
Позже, а именно в начале 1899 г., Плеханов, развивая свой взгляд,
доказывал, что «было бы очень странно, если бы ощущение и выросшее на его почве
представление походило на ту вещь,
которая его вызвала и которая сама не есть, конечно, ни ощущение, ни представление»[10].
«Формы и отношения вещей в себе, — писал Плеханов, — не могут быть таковы,
какими они нам кажутся, т. е.
какими они являются нам, будучи «переведены» в нашей голове. Наши представления
о формах и отношениях вещей не более как иероглифы,
но эти иероглифы точно обозначают эти формы и отношения, и этого достаточно,
чтобы мы могли изучить действия на нас вещей в себе и в свою очередь
воздействовать на них»[11].
В 1905 г. Плеханов, по существу продолжая разделять взгляды Сеченова, на
вопрос об отношении сознания к действительности, высказался против его
терминологии, мотивируя это тем, что «если вещь в себе имеет цвет только тогда,
когда на нее смотрят, запах — только тогда, когда ее нюхают, и т. д., то,
называя условными знаками наше представление о ней, мы даем повод думать, что,
по нашему мнению, ее цвету, запаху и т. д., существующим в наших
ощущениях, соответствует какой-то цвет в себе, какой-то запах в себе и
т. д., — словом, какие-то ощущения в
себе, не могущие стать предметом наших ощущений». Отказавшись от термина
«иероглиф», Плеханов по существу
продолжал и после считать, что наши ощущения и представления не похожи на те
предметы, которыми они вызваны. Меньшевиствующие идеалисты взяли под свою
защиту ошибки Плеханова, что свидетельствует о близости связи их взглядов со
взглядами Плеханова в теории познания. И современные механисты также взяли под
свою защиту теорию иероглифов Плеханова, противопоставляя ее
марксистско-ленинской трактовке вопросов теории познания. Л. И. Аксельрод
еще в 1909 г. в своей рецензии на книгу Ленина «Материализм и
эмпириокритицизм» категорически отрицала теорию отражения. «Отвергая теорию
символов и считая ощущение образами или «неточными» копиями вещей, — клеветала,
она на Ленина в этой своей рецензии, — критик Плеханова становится на
«дуалистическую» почву, проповедуя платонизм наизнанку, а отнюдь не
материалистическую философию, исходящую из единого начала. Если бы ощущения
были образами или копиями вещей, то
на какого дьявола, спрашивается, понадобились бы нам вещи, которые в таком
случае действительно оказались бы вещами в себе в абсолютном смысле этого
слова. Признать ощущения образами или копиями предметов — значит снова
создавать непроходимую дуалистическую пропасть между объектом и субъектом»[12].
Аксельрод не может понять, что дуалистическая пропасть создается не теорией
отражения, а как раз теорией иероглифов, ибо эта теория признает существование
вещей в себе и непохожих на них символов, знаков в представлении человека. Ярко
высказался в защиту теории символов против теории отражения Сарабьянов.
«Процесс познавания, — пишет он, — не есть процесс снимания копии с предмета, а
представляет собою процесс нахождения соответствия
между объективными явлениями и субъективными»[13].
Сарабьянов не один раз прямо заявлял: «Я же в своих книжках четко развиваю
плехановскую точку зрения... Я решительно встал и стою на точке зрения
Плеханова».
В «Материализме и эмпириокритицизме» Ленин указывал, что
Плеханов в вопросах теории познания «сделал явную ошибку при изложении материализма».
В чем же заключается, по Ленину, ошибка Плеханова и
почему несостоятельна теория иероглифов? Ошибка Плеханова состоит в том, что он скатывается на позицию агностицизма,
т. е. недоверия к показанию наших органов чувств, а, следовательно,
недоверия к познанию объективного мира. В самом деле, если наши ощущения и
представления не похожи на объекты, ими отображаемые, а представляют собою
иероглифы, символы, то у нас не может быть уверенности в том, что знания наши
действительно отвечают объективному миру, к которому они относятся. Мы не можем
быть уверены в истинности сведений, которые доставляет нам научное познание об
объективном мире. Короче, иероглифическая теория познания приводит к отрицанию
существования внешнего мира, так как знаки или символы возможны и по отношению
к мнимым предметам. В этом смысле теория иероглифов близка к скептицизму Юма и
агностицизму Канта. В этом заключается несостоятельность теории иероглифов или
теории символов. В этом состоит коренное отличие ее от материалистической теории
отражения.
Ленин в связи с разбором ошибки Плеханова дал
исчерпывающую критику теории символов. «Бесспорно, что изображение никогда, — писал
он, — не может всецело сравняться с моделью, но одно дело изображение, другое
дело символ, условный знак. Изображение
необходимо и неизбежно предполагает объективную реальность того, что
«отображается». «Условный знак», символ, иероглиф суть понятия, вносящие
совершенно ненужный элемент агностицизма»[14].
Теория символов, против которой выступил Ленин, была до Плеханова провозглашена
в одном из произведений известного естествоиспытателя Гельмгольца. Гельмгольц
из ограниченности нашего зрения выводил доказательство, что глаз дает нам
ложные сведения о свойствах видимых нами предметов. Ленин поэтому признал
правильным утверждение А. Рау (немецкий философ, последователь Л. Фейербаха),
что теория символов Гельмгольца платит дань кантианству. Замечательно то
обстоятельство, что критика Лениным гельмгольцевской теории символов буквально
совпала с критикой ее, данной впервые Энгельсом в «Диалектике природы»,
опубликованной лишь в 1925 г.
Комментариев нет:
Отправить комментарий